Счастье

И онемел, когда открылась дверь: заместитель вальяжно разместился на кушетке, а его сын, его малыш и гордость, спустившись на колени, ублажал ртом этого извращенца. Миг, и послышались всхлипы… — Я не могу больше… ротик устал… — Эйди заплакал. Скандала не было. Взбесившийся отец избивал заместителя долго, воя по-звериному, превращая так ничего и не успевшего сказать в свою защиту парня в кровавое месиво. Заметил ли кто-нибудь тогда, что тот был слегка не в себе, даже не вскочил, когда вошел Мур-старший, что взгляд был затуманен пьяной поволокой? Увидел ли хоть кто-то, как тень улыбки промелькнула на губах жертвы? В суд никто не обратился. Мур не хотел огласки столь щекотливого дела, заместитель же самостоятельно зализывал раны, не поднимая вопрос о побоях. Наверное, ему было что сказать в свою защиту, но молодой Томас Рейнар оказался далеко не глуп, иначе не поднялся бы столь быстро по карьерной лестнице. Он отлично понимал, что факты против него и оправдаться он не сможет. Естественно, его уволили. Естественно, помолвка с дочерью Мура была расторгнута мгновенно. С того самого дня в семействе Муров начались проблемы. Психиатры безуспешно пытались справиться с впавшим в полную апатию мальчиком. Обращаться в психиатрическую клинику Эдвард не решился. Эйди вернулся к рисованию, которое хоть как-то проявляло в нем признаки живого человека, а не растения. Со временем семья смирилась с тем, что мальчик повредился рассудком. Наследницей отцовской компании стала дочь. А Эйди… продолжал рисовать. Когда они встретились в следующий раз, Эйдэну было уже около двадцати лет. Рейнар, перебравшийся в Париж — подальше от кривотолков, набрел случайно на мастерскую. Он даже глазам сначала не поверил, но, присмотревшись внимательно, все же узнал художника. — Эйди? — Томас проскользнул в студию, остановившись в полуметре от модели, которую вдохновенно изображал на холсте Мур-младший. Хотя так Эйдэна больше не называли. Нестабильная психика закрыла ему двери во все юридические факультеты. Однако мир живописи был более благосклонен к сумасшедшим. — А, Томас… Не думал тебя встретить, — равнодушно бросил Эйдэн. — Милочка, на сегодня свободна. Похоже, мне сейчас будет не до работы. Модель поднялась и молча ушла, очаровательно улыбнувшись художнику напоследок. Рейнар уставился на живописца. Нет, в этих глазах не было и тени сумасшествия. Разве что отточенный ум и изощренное коварство. О да, это коварство Томас прочувствовал на себе много лет назад. — И чего ты добился? Отцовская компания отошла сестре, ты не у дел, прозябаешь здесь, — Рейнар многозначительно окинул взглядом убогую обстановку мастерской, в которой помимо облезлых стен были мольберт и ветхая кушетка, на которой и сидела модель. — Ошибаешься, я добился именно того, чего хотел. Меня оставили в покое с этой скучной адвокатурой. Я, наконец, обрел свободу, — Эйдэн вытирал кисти, старательно возвращая их в подставку. — Ты этого хотел?! Действительно этого? Ты добровольно променял достаток и уважение на это?! — Рейнар закричал. Он вдруг понял, что его будущее под откос пустил малец, который просто хотел рисовать. — Хм. Достаток? Уважение? Мне этого ничтожно мало. Мне необходим весь мир. А миром правит красота… поэтому он будет у моих ног, — Эйдэн развернул мольберт, показывая Томасу изображение на холсте. Рейнар на миг задохнулся: калейдоскопный фейерверк красок взрывом неизведанных эмоций в единый момент вышиб дух из бывшего адвоката. Он даже на миг забыл, что эту красоту создал тот, кто будучи десятилетним мальчиком опоил его снотворным и разыграл сцену с совращением. — Ты… действительно безумен, — Томас смог выдохнуть, чтобы опять же задохнуться. Гибкое, грациозное тело художника молниеносно переместилось к Рейнару, облепив его словно вторая кожа. — Но надо чем-нибудь загладить свою вину… — проворковал Эйдэн, умело и быстротечно просачиваясь под одежду Томаса. — Ты… ты… не смей… слышишь, не смей это сделать со мной снова… — сбивчиво зашептал Томас, но замер, словно под гипнозом. Художник, тщательно изучавший строение тела, точно знал самые чувствительные места, сгустки энергии, нервные окончания. Его пальцы неотступно следовали по дороже соблазнения. Не успел Томас прийти в себя, как оказался без одежды и жадные губы сомкнулись на предательской плоти, которая поторопилась прийти в боевое состояние под нежной умелой лаской языка. Вырываться из плена, когда твой член в чьем-то рту — не самое безопасное занятие. Томас боялся пошевелиться, благоразумно полагая, что с этого безумца станется сомкнуть зубы. В голове помутилось от неожиданности и неправильности происходящего. Рейнар не сопротивлялся даже тогда, когда хватка губ исчезла, и сам он оказался уложен на кушетку. Он мог только смотреть, пытаясь сфокусировать взгляд на поджаром теле насильника. А тот, изгибаясь, избавился от одежды, пьяным прищуром разглядывая жертву. Когда же Эйдэн невозмутимо оседлал Томаса, насаживаясь медленно, осторожно, Рейнар не выдержал и выдохнул со стоном.