Счастье

Присутствующие были единодушны во мнении, что на выставки Мура стоит ходить хотя бы затем, чтобы посмотреть на самого художника, невесомо скользящего по блестящему паркету. Он улыбался, приветствовал почтенную публику, словно это не галерея, а подмостки, и сам он — актер, и сейчас его бенефис. Если можно найти в Париже человека лучащегося незамутненным счастьем и восторгом, то это Эйдэн Мур.

Выставочный зал в последнее время являлся средоточием сливок общества, богемы, мнящих себя причастными к искусству. Круглое помещение галереи было разбито стилизованными под бамбуковые перегородки ширмами, на которых собственно и крепились полотна. Эйдэн был противником стен, и оставил их нетронутыми, перестроив зал под экспозицию по собственному эскизу. Конечно же, подобное поведение вызывало недовольство, как в руководстве галереи, так и в определенных кругах, но спорить с художником и пытаться указать ему место никто не решался. Слишком уж на слуху было имя покровителя экзальтированного художника. Да и политическая элита благоволила гениальному безумцу, то ли по собственной прихоти, то ли опять же благодаря некому имени, которое вслух старались не произносить без веской на то причины. Однако недовольство руководства галереи скрашивал тот факт, что работы Мура продавались, причем дорого. Художник же в свою очередь все расходы по обустройству зала брал на себя. Так и прощались мелкие капризы живописцу.

— Ах, леди, вы сегодня восхитительны, — Эйдэн расплылся в очередной улыбке, фальшиво льстя жене какого-то нувориши, столь же фальшиво говоря на французском, оттененным ярко-выраженным акцентом уроженца Альбиона. Расплывшаяся дама средних лет приветливо кивнула, театрально смутившись. Художник же вычурно поклонился и принялся шарить взглядом по публике, выискивая знакомое лицо. Не просто знакомое, а именно то, которое хотелось видеть.

Глава третья

Картины. Еще на выставке, приуроченной к выпуску, несколько картин Эйдэна ушли с молотка. Традиционный аукцион в тот год бил все рекорды. Естественно, львиная доля ушла «на нужды учреждения», но и полученного первого гонорара хватило, чтобы Мур не вернулся к родителям. Однако он отказался от поступления в академию, хотя протекции были более чем впечатляющи, похоже, художник решил, что научить его уже ничему не смогут, а просиживать штаны в «цитадели искусств» без веской на то причины — не хотелось. Он снял подвальчик на Монмартре, так и не сумев отказаться от Парижа, отрёкшись от Англии. «Не моё. Вся эта мишура и фальшь», — решил для себя Эйдэн. Тем страннее выглядело то, что Эйдэн при всей своей экспрессии и экзотичности решил остаться в «цитадели зла», как именовал столицу Франции и которую искренне презирал.

Денег едва хватило на двухмесячную аренду, плюс какие-то крохи на питание. Еще повезло, что на Монмартр перебралась Тильда — взрывная немка, отправленная родителями во Францию учиться. Она никогда не подавала надежд как художник, обучение в школе было капризом её родителей, сама же девушка мечтала о театральных подмостках. Поэтому и повеялась вслед за Эйдэном в Париж, оставив мечты о живописи родителям. Шустрая бойкая девица в считанные дни обзавелась каким-то покровителем, но и его финансовых вливаний хватало не на многое. Тем не менее, у Тильды всегда был мескалин, которым она щедро делилась с Эйдэном, частенько забегая к нему в мастерскую для спонтанного перепиха. Возможно, она так себя оправдывала, хотя подобные забеги выглядели скорее материнской заботой о неприспособленном к реальной жизни художнике, нежели удовлетворением неких инстинктов. Эйдэн воспринимал Тильду, как данность. Он принимал ее подношения в виде еды и мелких денег, с удовольствием «догонялся» мескалином и самозабвенно трахался, как любой юноша его возраста, пустившийся во все тяжкие. Но чаще отводил подруге роль модели, предпочитая вдохновляться истеричной мастурбацией Тильды.

Но так не могло продолжаться до бесконечности. Забежав однажды утром в мастерскую, Тильда обнаружила сцену, которую меньше всего хотела видеть: Эйди героически восседал на пропитого вида жеребце, притащенном не иначе, как из ближайшего паба. Если Тильда и жаждала объяснений из разряда «обмани меня, скажи что это не то, о чем я подумала», то в этом случае удача была не на ее стороне. Отрицать то, что художник трахается с каким-то проходимцем было невозможно. Девушка в ярости сжала кулаки и, не дожидаясь окончания любовных игрищ, набросилась на Эйдэна.

— Ты!!! Ты!!! Как ты Мог?! И с кем?! Гнусный педик! Тебе меня мало?! — Оскорбления посыпались градом, отскакивая от непробиваемой стены невозмутимости художника. Он забился в угол, прикрываясь руками от пощечин Тильды. Случайный любовник бесследно растворился, едва оказался освобожденным от тела Эйдэна. После полутора часов крика и попыток избить Эйдэна, растворилась и Тильда. Больше она не появлялась.

С исчезновением девушки наступили тяжелые времена.