Добавить в моё избранное
150 мин, 40 сек 15389
Впрочем так же как и со всего ее тела. Вся изба была пропитана сыростью и этим мрачным, сладковатым запахом распада плоти. Внезапно, он почувтсвоал этот запах так сильно, что не вытерпев, бросился на улицу вдохнуть свежего воздуха.
Снаружи утро было серое и траурное, а лес был задрапирован в густую пелену тумана. Арктический ветер принес с собой холодный, едва моросящий дождь, а на небе он не увидел никаких признаков, даже слабейших, прояснения. Холодный свежий воздух, вобрав в себя запахи и оттенки тайги, имел слабый привкус хлорки и выбивал землю из-под его ног. И от этой гаммы запахов, ему стало плохо, он почувствовал слабость, из его ног ушла сила, и он, как подкошенный упал на землю. Он лежал на земле, выплевывая воздух, скопившийся в его легких за ночь, кашляя, обливаясь нечаянными рефлекторными слезами.
Когда он немного пришел в себя, он подполз к ближайшей луже, и вдоволь, обильно сполоснул лицо. Вроде бы полегчало. Внезапно он услышал щелчок. Звук раздался где-то в отдалении, и в то же время — поблизости. Из леса. Как будто ветка щелкнула. Иван замер, напрягая свой слух, до рези в глазах, вглядываясь в черную и спокойно-равнодушную массу деревьев, но ничего неординарного он так и не увидел. Хотя нет — вон там, на сухих ветвях ели вроде бы прыгнула белка, затем вторая. Иван выматерился. Так и с ума сойти недолго. Если уже не сошел. А может, это мышь юркнула по сучьям… Внезапно его голова закружилась… Свет перед его глазами стал белый, как зимой. Неужели сейчас придет боль?!
А затем пришел другой звук. Человеческий, знакомый, плачущий, зовущий, исходящий из избы. Иван повернулся. Дверь в избу была открыта и в открытом проеме зияла тьма. Ветер, донесший до него и тот, другой запах, из избы, и плач ребенка, вернули его к действительности. Головокружение прошло моментально. Он вспомнил все, что с ним приключилось вчера. Плач настойчиво звал его, требовал его присутствия, и он покорно поплелся назад. К избе. Запах внутри был невыносим. Но он закрыл дверь. Почти инстинктивно — чтобы не застудить ребенка холодным воздухом с леса. В печи все еще тлела зола, но тепло уже выдохлось. Поэтому, Иван подсуетился с малышкой. Он укрыл ее парой старых шерстяных кофт найденных среди вещей женщины. Затем он пополнил печь дровами, подул на золу, и вскоре в печи вновь плясал огонь, а из трубы повалила струйка дыма. А еще через полчаса, изба стала наполняться полноценным теплом. Ребенок, окончательно проснувшись, стал плакать. Он успокоился после того, как Иван накормил его, но теперь пульпой из яичного желтка, разбавленного кипяченой водой. Но этого было маловато и Ивану пришлось повторить порцию. Ребенок поел и замолчал, удовлетворенно закрыв глазки. На запахи ему было наплевать.
Чтобы собрать вещи и подготовить девочку к долгому путешествию, ему понадобилось не больше часа. Она была укутана в тряпки, некогда принадлежавшие ее матери.
… Когда все было собрано, он в последний раз глянул на женщину, лежащую на кровати. Кожа на ее лице уже приобрела синюшный цвет, черты ее лица принимали черты покойника все интенсивнее. Ее тело продолжало разлагаться.
Ребенок был на его руках. Он поднес девочку к ее мертвой матери. Вплотную. Приблизил ее к лицу мертвой.
— Посмотри дочка в последний раз на родного человека.
Девочка не открыла глаз, молчала, лишь слабо повела губками, причмокивая, видимо вспоминая свой завтрак. На том, минута прощания дочери с матерью истекла.
— Ну, будем считать, что попрощалась с мамкой, — сказал Иван и свободной рукой накрыл лицо женщины ее же платком, после чего обратился к ней:
— Ты уж потерпи, девчонку твою я вынесу отсюда, а потом вернусь, и похороним мы тебя, по-людски, а сейчас не могу. Извиняй. До вечера бы теперь добраться до деревни. Хоть по темняку, но обязательно!
Все. Пора. Он вышел с ребенком из избы. Положил ребенка на дощатый пол. Закрыл двери. Навесил собачку на петлю. Надавил слегка на дверь для проверки. Она не поддалась. Так то надежнее — чтобы мелкое зверье не добралось до тела. Да не погрызло. Ведь наверняка учуяли мертвечину и выжидают теперь, когда он уйдет.
Лес, траурный, мокрый, словно в слезах, тихо шелестел от ветра, принимая его и девочку обратно в свои объятия. Солнце было запрятано за гекатомбами холодных серых облаков и тепло шедшее от него гасилось подчистую. Воздух пах дождем, сырой землей, деревьями, и гниющими листьями.
Ближе к обеду пошел слабенький дождь. Лес и без того набравший за последние дни достаточно влаги, теперь был такой, словно его с самого рождения, не переставая, поливали из небесного шланга. Иван шел медленно — вероломно покрытая сухими ветками тропка подмокла, и можно было легко поскользнуться, особенно на склонах. Иван падал раза три, но в последний момент, успевал скоординировать свое тело и приземлялся на землю, не роняя при этом ребенка. Один раз упал неудачно, на пенек, ребенок не пострадал, зато у него самого ребра взвыли, запели как струны, от боли.
Снаружи утро было серое и траурное, а лес был задрапирован в густую пелену тумана. Арктический ветер принес с собой холодный, едва моросящий дождь, а на небе он не увидел никаких признаков, даже слабейших, прояснения. Холодный свежий воздух, вобрав в себя запахи и оттенки тайги, имел слабый привкус хлорки и выбивал землю из-под его ног. И от этой гаммы запахов, ему стало плохо, он почувствовал слабость, из его ног ушла сила, и он, как подкошенный упал на землю. Он лежал на земле, выплевывая воздух, скопившийся в его легких за ночь, кашляя, обливаясь нечаянными рефлекторными слезами.
Когда он немного пришел в себя, он подполз к ближайшей луже, и вдоволь, обильно сполоснул лицо. Вроде бы полегчало. Внезапно он услышал щелчок. Звук раздался где-то в отдалении, и в то же время — поблизости. Из леса. Как будто ветка щелкнула. Иван замер, напрягая свой слух, до рези в глазах, вглядываясь в черную и спокойно-равнодушную массу деревьев, но ничего неординарного он так и не увидел. Хотя нет — вон там, на сухих ветвях ели вроде бы прыгнула белка, затем вторая. Иван выматерился. Так и с ума сойти недолго. Если уже не сошел. А может, это мышь юркнула по сучьям… Внезапно его голова закружилась… Свет перед его глазами стал белый, как зимой. Неужели сейчас придет боль?!
А затем пришел другой звук. Человеческий, знакомый, плачущий, зовущий, исходящий из избы. Иван повернулся. Дверь в избу была открыта и в открытом проеме зияла тьма. Ветер, донесший до него и тот, другой запах, из избы, и плач ребенка, вернули его к действительности. Головокружение прошло моментально. Он вспомнил все, что с ним приключилось вчера. Плач настойчиво звал его, требовал его присутствия, и он покорно поплелся назад. К избе. Запах внутри был невыносим. Но он закрыл дверь. Почти инстинктивно — чтобы не застудить ребенка холодным воздухом с леса. В печи все еще тлела зола, но тепло уже выдохлось. Поэтому, Иван подсуетился с малышкой. Он укрыл ее парой старых шерстяных кофт найденных среди вещей женщины. Затем он пополнил печь дровами, подул на золу, и вскоре в печи вновь плясал огонь, а из трубы повалила струйка дыма. А еще через полчаса, изба стала наполняться полноценным теплом. Ребенок, окончательно проснувшись, стал плакать. Он успокоился после того, как Иван накормил его, но теперь пульпой из яичного желтка, разбавленного кипяченой водой. Но этого было маловато и Ивану пришлось повторить порцию. Ребенок поел и замолчал, удовлетворенно закрыв глазки. На запахи ему было наплевать.
Чтобы собрать вещи и подготовить девочку к долгому путешествию, ему понадобилось не больше часа. Она была укутана в тряпки, некогда принадлежавшие ее матери.
… Когда все было собрано, он в последний раз глянул на женщину, лежащую на кровати. Кожа на ее лице уже приобрела синюшный цвет, черты ее лица принимали черты покойника все интенсивнее. Ее тело продолжало разлагаться.
Ребенок был на его руках. Он поднес девочку к ее мертвой матери. Вплотную. Приблизил ее к лицу мертвой.
— Посмотри дочка в последний раз на родного человека.
Девочка не открыла глаз, молчала, лишь слабо повела губками, причмокивая, видимо вспоминая свой завтрак. На том, минута прощания дочери с матерью истекла.
— Ну, будем считать, что попрощалась с мамкой, — сказал Иван и свободной рукой накрыл лицо женщины ее же платком, после чего обратился к ней:
— Ты уж потерпи, девчонку твою я вынесу отсюда, а потом вернусь, и похороним мы тебя, по-людски, а сейчас не могу. Извиняй. До вечера бы теперь добраться до деревни. Хоть по темняку, но обязательно!
Все. Пора. Он вышел с ребенком из избы. Положил ребенка на дощатый пол. Закрыл двери. Навесил собачку на петлю. Надавил слегка на дверь для проверки. Она не поддалась. Так то надежнее — чтобы мелкое зверье не добралось до тела. Да не погрызло. Ведь наверняка учуяли мертвечину и выжидают теперь, когда он уйдет.
Лес, траурный, мокрый, словно в слезах, тихо шелестел от ветра, принимая его и девочку обратно в свои объятия. Солнце было запрятано за гекатомбами холодных серых облаков и тепло шедшее от него гасилось подчистую. Воздух пах дождем, сырой землей, деревьями, и гниющими листьями.
Ближе к обеду пошел слабенький дождь. Лес и без того набравший за последние дни достаточно влаги, теперь был такой, словно его с самого рождения, не переставая, поливали из небесного шланга. Иван шел медленно — вероломно покрытая сухими ветками тропка подмокла, и можно было легко поскользнуться, особенно на склонах. Иван падал раза три, но в последний момент, успевал скоординировать свое тело и приземлялся на землю, не роняя при этом ребенка. Один раз упал неудачно, на пенек, ребенок не пострадал, зато у него самого ребра взвыли, запели как струны, от боли.
Страница
14 из 39
14 из 39
