Добавить в моё избранное
150 мин, 40 сек 15391
Разве не он попку то обмывал своей дочурке, не он ли укачивал ее на руках, когда у той хворь какая-нибудь выскакивала?! Сквозь боль в голове, он вспомнил, как она, болея своими детскими болезнями, доверчиво клала свою головку ему на плечо и что-то шептала ему на ухо, а он ей пел песенку, и только тогда она засыпала, и жар вроде сходил. Разве не он в райцентре целый день бегал, чтобы супруге заказанные вещи купить? В чем он ей когда отказал?! Определенно надо поговорить! Всем троим! Найти — что и почему у них разладилась жизнь! Сесть за один стол и поговорить! Нельзя так молчком и в сторонке дальше жить! Вот только бы выйти отсюда поскорее!
Эти мысли погнали его дальше. Пот лился по лицу. Тут же остывал от холода. Спустя полчаса остановился передохнуть. И снова услышал знакомый щелчок. Оглянулся — никого, но позади него, шагах в сорока, колыхнулись кусты рябины. Черная тень мелькнула в них, а может быть, показалось. Иван бросил взгляд назад, через плечо. Слава богу, ружье при нем. Не забыл.
Время шло. Лес стал каким-то беспорядочным. Не как в сосняке, где все так величественно, как во дворце. Всякие деревья, всякого возраста, и мертвые, серые, поваленные ветрами на бок, с тянущимися к небу, словно за подаянием, засохшими ветвями, и могучие деревья в зрелом возрасте, и молодые деревья. Все смешано в беспорядке — разносортица. Тропка то петляет, то скачет вверх — вниз. Скорость совсем упала. Иван увидел, как впереди с еловой ветки слетела ворона. Успел обрадоваться — птица! Но тут же что-то, инстинкт зверя, сидящее в каждом человеке, шестое чувство, заставило его резко обернуться назад. Испугаться он не успел, просто почувствовал лед в грудной клетке, почувствовал, как одеревенели враз его ноги и как в глазах померк белый свет — на него, сзади, по той же тропке, низко пригнув голову, но, не отрывая своих мутноватых, янтарно-желтоватых глаз от него, шел огромный как гора, зловеще черный как демон — медведь. Когда медведь понял, что его раскрыли, он, все также глядя на Ивана, ускорил свой ход по направлению к нему, молча, уверенно, спокойно. Но еще не бежал. Страшно было то, что зверь все делал молча… без рева… без рыка… не по медвежьи как-то… Но теперь уже дивиться или пугаться времени не было. Расстояние до зверя было около тридцати метров. Иван все делал машинально, механически, и словно во сне. Бережно положил девочку на землю. Одно движение и ружье у него в руках. Разложил двустволку надвое. Патроны на месте. Успел с сожалением подумать, что патронов всего два — оба уже в ружье. Картечь — но крупная. На большого зверя. Но не на медведя. Убить не убьет, но если попасть в голову зверю — тому мало не покажется! А вообще толку от него маловато будет.
Щелкнул замок готового к бою оружия. Но, увидев ружье в руках Ивана, медведь остановился. Резко, с ревом встал на дыбки. Между ними было всего-то шагов десять — пятнадцать. И у Ивана поневоле затряслись руки — в неярком чахоточном дневном свете, огромный силуэт медведя почти сливался с окружающим фоном, но все равно, было отчетливо видно, что медведь был выше двух метров росту. Рев был оглушающий, от него заплакала и девочка у ног Ивана. Дрожа, обливаясь холодным потом, Иван ждал, а медведь продолжал реветь, обнажая жуткие, длинные клыки.
Ради дочери своей, к которой надо было вернуться, и которую он хотел обнять, как обнимал ее когда-то в детстве, Иван стоял и ждал. Только ради дочери он не побежал — не приговорил себя к смерти сразу.
Палец Ивана уже лежал на спусковом крючке, когда медведь вдруг с глуховатым рыком упал на все четыре своих лапы и с шумом бросился в сторону, в ближайшие кусты, а оттуда, в спасительную для него тьму молодого ельника.
Иван стоял с ружьем наготове. Поворачиваясь из стороны в сторону, всматриваясь в кусты, готовый выстрелить в любой момент. У его ног надрывалась в плаче девочка. Так, в напряженном ожидании прошло минут пять, но зверь не появлялся. Затаился. А плач девочки, наконец, вернул Ивана к действительности. Он закинул ружье за плечо. Поднял девочку.
— Ну ничего, медведь то оказывается пуганый. Видишь, как ружье то признает. А раз так, то мы еще посмотрим… — нашептывал он плачущей девочке, успокаивая ее и себя, стараясь говорить как можно тише, то ли желая усыпить ребенка, то ли боясь, что на его громкую речь снова выйдет медведь.
— А вообще какого рожна он вылез?! В наших то краях они ведь все уже спать залегли?! С пол месяца как! А этот что шатается?! — шепотом недоумевал Иван, оглядываясь по сторонам.
Он постоял еще немного, с девочкой на руках, прислушиваясь к шорохам леса. Но все вокруг было спокойно, и он двинулся дальше.
Лес был все тот же непроглядно темный. Время катилось к вечеру. По его расчетам было где-то половина шестого, но, узнавая места вокруг, он готов был расплакаться — идут они медленно, очень медленно. Так и всю ночь идти придется, на ощупь, что ли!
Прошел еще час.
Эти мысли погнали его дальше. Пот лился по лицу. Тут же остывал от холода. Спустя полчаса остановился передохнуть. И снова услышал знакомый щелчок. Оглянулся — никого, но позади него, шагах в сорока, колыхнулись кусты рябины. Черная тень мелькнула в них, а может быть, показалось. Иван бросил взгляд назад, через плечо. Слава богу, ружье при нем. Не забыл.
Время шло. Лес стал каким-то беспорядочным. Не как в сосняке, где все так величественно, как во дворце. Всякие деревья, всякого возраста, и мертвые, серые, поваленные ветрами на бок, с тянущимися к небу, словно за подаянием, засохшими ветвями, и могучие деревья в зрелом возрасте, и молодые деревья. Все смешано в беспорядке — разносортица. Тропка то петляет, то скачет вверх — вниз. Скорость совсем упала. Иван увидел, как впереди с еловой ветки слетела ворона. Успел обрадоваться — птица! Но тут же что-то, инстинкт зверя, сидящее в каждом человеке, шестое чувство, заставило его резко обернуться назад. Испугаться он не успел, просто почувствовал лед в грудной клетке, почувствовал, как одеревенели враз его ноги и как в глазах померк белый свет — на него, сзади, по той же тропке, низко пригнув голову, но, не отрывая своих мутноватых, янтарно-желтоватых глаз от него, шел огромный как гора, зловеще черный как демон — медведь. Когда медведь понял, что его раскрыли, он, все также глядя на Ивана, ускорил свой ход по направлению к нему, молча, уверенно, спокойно. Но еще не бежал. Страшно было то, что зверь все делал молча… без рева… без рыка… не по медвежьи как-то… Но теперь уже дивиться или пугаться времени не было. Расстояние до зверя было около тридцати метров. Иван все делал машинально, механически, и словно во сне. Бережно положил девочку на землю. Одно движение и ружье у него в руках. Разложил двустволку надвое. Патроны на месте. Успел с сожалением подумать, что патронов всего два — оба уже в ружье. Картечь — но крупная. На большого зверя. Но не на медведя. Убить не убьет, но если попасть в голову зверю — тому мало не покажется! А вообще толку от него маловато будет.
Щелкнул замок готового к бою оружия. Но, увидев ружье в руках Ивана, медведь остановился. Резко, с ревом встал на дыбки. Между ними было всего-то шагов десять — пятнадцать. И у Ивана поневоле затряслись руки — в неярком чахоточном дневном свете, огромный силуэт медведя почти сливался с окружающим фоном, но все равно, было отчетливо видно, что медведь был выше двух метров росту. Рев был оглушающий, от него заплакала и девочка у ног Ивана. Дрожа, обливаясь холодным потом, Иван ждал, а медведь продолжал реветь, обнажая жуткие, длинные клыки.
Ради дочери своей, к которой надо было вернуться, и которую он хотел обнять, как обнимал ее когда-то в детстве, Иван стоял и ждал. Только ради дочери он не побежал — не приговорил себя к смерти сразу.
Палец Ивана уже лежал на спусковом крючке, когда медведь вдруг с глуховатым рыком упал на все четыре своих лапы и с шумом бросился в сторону, в ближайшие кусты, а оттуда, в спасительную для него тьму молодого ельника.
Иван стоял с ружьем наготове. Поворачиваясь из стороны в сторону, всматриваясь в кусты, готовый выстрелить в любой момент. У его ног надрывалась в плаче девочка. Так, в напряженном ожидании прошло минут пять, но зверь не появлялся. Затаился. А плач девочки, наконец, вернул Ивана к действительности. Он закинул ружье за плечо. Поднял девочку.
— Ну ничего, медведь то оказывается пуганый. Видишь, как ружье то признает. А раз так, то мы еще посмотрим… — нашептывал он плачущей девочке, успокаивая ее и себя, стараясь говорить как можно тише, то ли желая усыпить ребенка, то ли боясь, что на его громкую речь снова выйдет медведь.
— А вообще какого рожна он вылез?! В наших то краях они ведь все уже спать залегли?! С пол месяца как! А этот что шатается?! — шепотом недоумевал Иван, оглядываясь по сторонам.
Он постоял еще немного, с девочкой на руках, прислушиваясь к шорохам леса. Но все вокруг было спокойно, и он двинулся дальше.
Лес был все тот же непроглядно темный. Время катилось к вечеру. По его расчетам было где-то половина шестого, но, узнавая места вокруг, он готов был расплакаться — идут они медленно, очень медленно. Так и всю ночь идти придется, на ощупь, что ли!
Прошел еще час.
Страница
16 из 39
16 из 39
