Добавить в моё избранное
130 мин, 35 сек 2440
Кстати, вас не затруднит ответить на вопрос: что вы знаете про Остров?
— Про Остров? Никогда не был там, господин.
— Не были? Но ведь это же ваши ближайшие соседи!
— Соседи-то они соседи, да что-то мне туда не хочется.
— Там опасно?
Продавец поднял брови, потом отрицательно покачал головой.
— Не то что опасно, а как-то… не так.
Эрд Айнес был удивлен.
— А кто-нибудь из местных там был?
— Почти никто, господин. Вернее, совсем никто. Здешние рыбаки сторонятся этого места.
— Если никто не был, откуда же вы знаете?
Продавец слегка ухмыльнулся, чуть приподняв уголки губ.
— Сами приезжают, господин. Тамошний народ любит покупать у меня одежду и всякую утварь. Оттого и знаю, господин.
— И на что похожи обитатели Острова?
— Странные они, господин. Не то что жуткие, не то что пугают. Просто странные.
— Ну как это — странные? — допытывался Эрд Айнес.
— Не знаю, как и сказать, господин… Смотришь на них, и как будто сон видишь. Медленный такой, нудный, мучительный. Когда спишь-спишь, а проснуться не можешь. Вот эти… они вроде как из такого странного сна и выскочили.
«Что за идиотские предрассудки,»— думал про себя Эрд Айнес. — «Похоже, подобная глушь — просто рассадник всяческих суеверий и нелепостей. Из сна, видите ли, выскочили! Наверняка Остров играет большую роль в местной мифологии.»
Эрд Айнес набрал рюкзак припасов, расплатился и решил напоследок опять пуститься в расспросы:
— А много народу ездит на Остров?
Продавец снова отрицательно покачал головой.
— Мало. Почти совсем нет. А возвращаются и того меньше.
— Почему так? Они что, напуганные возвращаются?
— Да ничего не напуганные. Только грустные очень.
Вечерело. Эрд Айнес не рискнул выходить в море на ночь глядя, и поэтому устроился спать прямо в лодке у причала Эстуры.
Сон был тревожный и странный. Ему снились женские лица — красивые, неподвижные, бледные. Белые маски, расставленные в черной пустоте. Смотрящие на него застывшим взглядом черных, немигающих глаз.
Маски-лица не были одинаковы. В чертах каждой читалась человеческая индивидуальность; строгие резкие линии каждый раз чертили новый рисунок, каждый раз отзывавшийся новой песней в душе любого небезразличного к человеческой красоте.
Общей была гордость и скорбь. И было одно лицо, которое сила и глубина этих чувств делали поистине прекрасным — оно все было как парус, наполненный ветром души, как яркое пятно смысла и понимания на сером и грубом полотнище жизни. Лицо, которое невозможно было не выделить, даже если бы его и без того не выделяла одна жуткая черта, такая странная и непривычная для женского облика. У этой женщины не было глаза — на его месте зиял черный провал.
И — словно чья-то издевательская насмешка: когда окружавшая лица тьма понемногу отступила, и можно стало различить очертания фигур, Эрд Айнес заметил, что с шеи привлекшей его внимание женщины свисает ожерелье с огромным, с человеческую голову, глазным яблоком. ЖИВЫМ глазным яблоком. Эрд Айнес видел, как трепещет и пульсирует зрачок, устремляя взгляд, насквозь пронзающий холодом. Чуждым устремлением чужой воли. Чуждой логикой, противоестественной и в то же время гармоничной на свой, недоступный человеческому пониманию лад, как будто отсутствие глаза в глазнице и присутствие его на шее было частью и высшим триумфом какого-то неведомого, холодного и жуткого закона. И тогда Эрд Айнес снова ощутил прилив ужаса. Ужаса вечно остаться под пыткой этого взгляда, окруженный бездвижными лицами бледных богинь, в странном холодном полумраке, в безвременье, в пустоте.
И — шепот на грани сознания и слуха. Странный, сбивчивый, многоголосный:
«Веди… Веди на трон его… Снова веди на трон его… Веди… Снова»…
Устье Черного Иля оказалось лабиринтом из протоков, мелей и плоских, илистых островков. По берегам тянулись тростники, уныло шуршавшие на холодном ветру. Шорох отзывался в ушах тем ночным шепотом из сна. Как это звучало? Веди на трон его? Что-то знакомое. Сефер Ецира? Последние, полубезумные главы из «Книги ненужных откровений» Свадигера? Возможно, и то и другое. Но где же смысл? Эрд Айнес никогда не понимал эти строки, но они врезались в память почти помимо его воли. И вот теперь явились, обросшие виденьями из сна.
Материк кончился. Остров привлек внимание сразу — черная зубцеватая полоска впереди, между светлым свинцом неба и темным свинцом моря. Как зверь в чешуйчатом панцире, вцепившийся в горизонт и медленно, с неотвратимостью неизбежного, крадущийся вперед, раздаваясь в размерах.
Зловещее скопище башен, квадратных, темно-серого цвета, громоздящихся друг на друга. Здания неопределенного возраста, которые нищета и людское безразличие сделали почти одинаковыми.
— Про Остров? Никогда не был там, господин.
— Не были? Но ведь это же ваши ближайшие соседи!
— Соседи-то они соседи, да что-то мне туда не хочется.
— Там опасно?
Продавец поднял брови, потом отрицательно покачал головой.
— Не то что опасно, а как-то… не так.
Эрд Айнес был удивлен.
— А кто-нибудь из местных там был?
— Почти никто, господин. Вернее, совсем никто. Здешние рыбаки сторонятся этого места.
— Если никто не был, откуда же вы знаете?
Продавец слегка ухмыльнулся, чуть приподняв уголки губ.
— Сами приезжают, господин. Тамошний народ любит покупать у меня одежду и всякую утварь. Оттого и знаю, господин.
— И на что похожи обитатели Острова?
— Странные они, господин. Не то что жуткие, не то что пугают. Просто странные.
— Ну как это — странные? — допытывался Эрд Айнес.
— Не знаю, как и сказать, господин… Смотришь на них, и как будто сон видишь. Медленный такой, нудный, мучительный. Когда спишь-спишь, а проснуться не можешь. Вот эти… они вроде как из такого странного сна и выскочили.
«Что за идиотские предрассудки,»— думал про себя Эрд Айнес. — «Похоже, подобная глушь — просто рассадник всяческих суеверий и нелепостей. Из сна, видите ли, выскочили! Наверняка Остров играет большую роль в местной мифологии.»
Эрд Айнес набрал рюкзак припасов, расплатился и решил напоследок опять пуститься в расспросы:
— А много народу ездит на Остров?
Продавец снова отрицательно покачал головой.
— Мало. Почти совсем нет. А возвращаются и того меньше.
— Почему так? Они что, напуганные возвращаются?
— Да ничего не напуганные. Только грустные очень.
Вечерело. Эрд Айнес не рискнул выходить в море на ночь глядя, и поэтому устроился спать прямо в лодке у причала Эстуры.
Сон был тревожный и странный. Ему снились женские лица — красивые, неподвижные, бледные. Белые маски, расставленные в черной пустоте. Смотрящие на него застывшим взглядом черных, немигающих глаз.
Маски-лица не были одинаковы. В чертах каждой читалась человеческая индивидуальность; строгие резкие линии каждый раз чертили новый рисунок, каждый раз отзывавшийся новой песней в душе любого небезразличного к человеческой красоте.
Общей была гордость и скорбь. И было одно лицо, которое сила и глубина этих чувств делали поистине прекрасным — оно все было как парус, наполненный ветром души, как яркое пятно смысла и понимания на сером и грубом полотнище жизни. Лицо, которое невозможно было не выделить, даже если бы его и без того не выделяла одна жуткая черта, такая странная и непривычная для женского облика. У этой женщины не было глаза — на его месте зиял черный провал.
И — словно чья-то издевательская насмешка: когда окружавшая лица тьма понемногу отступила, и можно стало различить очертания фигур, Эрд Айнес заметил, что с шеи привлекшей его внимание женщины свисает ожерелье с огромным, с человеческую голову, глазным яблоком. ЖИВЫМ глазным яблоком. Эрд Айнес видел, как трепещет и пульсирует зрачок, устремляя взгляд, насквозь пронзающий холодом. Чуждым устремлением чужой воли. Чуждой логикой, противоестественной и в то же время гармоничной на свой, недоступный человеческому пониманию лад, как будто отсутствие глаза в глазнице и присутствие его на шее было частью и высшим триумфом какого-то неведомого, холодного и жуткого закона. И тогда Эрд Айнес снова ощутил прилив ужаса. Ужаса вечно остаться под пыткой этого взгляда, окруженный бездвижными лицами бледных богинь, в странном холодном полумраке, в безвременье, в пустоте.
И — шепот на грани сознания и слуха. Странный, сбивчивый, многоголосный:
«Веди… Веди на трон его… Снова веди на трон его… Веди… Снова»…
Устье Черного Иля оказалось лабиринтом из протоков, мелей и плоских, илистых островков. По берегам тянулись тростники, уныло шуршавшие на холодном ветру. Шорох отзывался в ушах тем ночным шепотом из сна. Как это звучало? Веди на трон его? Что-то знакомое. Сефер Ецира? Последние, полубезумные главы из «Книги ненужных откровений» Свадигера? Возможно, и то и другое. Но где же смысл? Эрд Айнес никогда не понимал эти строки, но они врезались в память почти помимо его воли. И вот теперь явились, обросшие виденьями из сна.
Материк кончился. Остров привлек внимание сразу — черная зубцеватая полоска впереди, между светлым свинцом неба и темным свинцом моря. Как зверь в чешуйчатом панцире, вцепившийся в горизонт и медленно, с неотвратимостью неизбежного, крадущийся вперед, раздаваясь в размерах.
Зловещее скопище башен, квадратных, темно-серого цвета, громоздящихся друг на друга. Здания неопределенного возраста, которые нищета и людское безразличие сделали почти одинаковыми.
Страница
2 из 38
2 из 38
