Добавить в моё избранное
130 мин, 35 сек 2441
Какие-то непонятные барельефы, залепленные многолетней грязью, там и здесь выступавшие на лицах домов, как болезненная сыпь. Источенные дождями статуи — те из них, что не попадали вниз, одиноко и безнадежно всматривались в море с крыш. Весь город походил на крошащуюся каменную губку, смоченную непогодой.
Откуда он взялся? Как и почему был забыт? Эрд Айнес и думать не смел, что его путешествие приведет к такому открытию. Он и не рассчитывал увидеть что-нибудь кроме глухой рыбацкой деревушки, в которой местные старожилы расскажут пару историй про своего великого уроженца.
Мысль, усыпленная уже было путешествием, заработала с новой силой. Эрд Айнес перебирал в памяти все, что слышал или мог слышать про эту часть побережья. Но ничего на ум не приходило. Остров оказался забыт или обойден людским вниманием настолько, что это уже становилось подозрительным.
Лишенное фактов мышление начало плодить гипотезы, но в голову так и не пришло ни одного путного объяснения. Что это могло быть? Процветающий торговый город, заброшенный из-за перемещения торговых путей в сторону? Но с тех времен должна же была остаться хоть какая-то память, хоть какое-то, пусть и остаточное, судоходство. Взбалмошная выходка богача? Нет, вряд ли — такое масштабное строительство любому богачу не по карману. Старая военная база? Вот уж совсем непохоже. Но что тогда?
Эрд Айнес понял, что устал бороться с загадками, и прежнее безразличие вялой холодной рекой заполнило его душу. Он греб вперед, ни о чем не думая, черные глаза без искорки мысли по-прежнему смотрели на Остров, но разум отказывался видеть, и только где-то на самом краю сознания зрело странное чувство — что Остров сейчас отпечатается на сетчатке глаз и останется там навсегда, заслоняя своим темным силуэтом любые другие картины, которые может предложить Эрду Айнесу мир вокруг. Что не будет больше ни деревьев, ни солнца, ни травы под ногами — одно лишь хмурое серое небо до горизонта, город, темнеющий впереди, да холодный ветер, что дул с моря, терся о темные стены, и, провожаемый взглядами статуй, двигался дальше к берегу, трепал волны и бил Эрду Айнесу в лицо.
Город приближался и рос, ни огонька в окнах — это ветер погасил все своим долгим прикосновением или город всегда был темен и холоден, как камень его стен? Но все же, кроме темноты и холода там было и еще что-то. Эрд Айнес долго не мог дать определения этому странному, тревожащему чувству, словно темной пеленой окутавшему город. Наконец, слово пришло само. То было ожидание. Казалось, город ждал. Огромный окаменевший часовой, неподвижный и безмолвный, свыкшийся с непогодой, ветрами и яростными ударами волн. Готовый провести столетия в оцепенении и молчании.
Эрд Айнес никак не мог отделаться от странного чувства, что город ждал именно его.
Человек у причала был стариком. Слепец, одетый в грязные лохмотья, он шел, выставив вперед дрожащие руки. Немощная фигура казалась абсолютно неуместной на узкой полоске пирса, обреченной на гибель при первом порыве ветра или неверном шаге. Эрд Айнес был почти уверен, что видит перед собой самоубийцу, решившегося раз и навсегда покончить со слабостью своей изъеденной временем плоти.
Но первое впечатление оказалось обманчиво. Каждый шаг старца был рассчитан, каждое движение рук, пусть и трясущихся — осмыслено и подчинено общей цели.
Пять коротких шагов вперед. Короткий наклон и поворот в сторону моря, руки шарят в воздухе впереди, словно пытаясь нащупать что-то. Потом — удовлетворенный кивок головой, старик выпрямляется и идет дальше, с выверенностью движений профессионального рабочего, много лет повторявшего все ту же рутинную операцию.
Эрду Айнесу стало жутко, когда рука старца — тонкие кости, одетые в пергаментную перчатку иссохшей кожи — легла на канат, соединявший лодку с берегом.
Движения слепого переменились. С секунду он постоял в нерешительности, словно не доверяя собственным ощущениям, потом его черты дрогнули, и глубокие морщины вычертили на лице маску застарелой горечи и скорби. Но то было лишь мгновенье, так как воля, одушевлявшая это немощное тело и проступавшая в каждом движении, взяла свое и заставила горечь уйти. Слепец вытянул руки, и они вцепились в канат как в последнюю надежду на спасение, но лицо старика вновь стало спокойным, он покрутил головой, видимо гадая, в какую сторону обращаться, и заговорил неожиданно резким и жестко звучащим голосом:
— Слушай меня тот, кто приехал. Я здесь, чтобы предупредить тебя. Сейчас я говорю в пустоту, так как я совершенно слеп, и не знаю даже, слышишь ли ты меня. Тебе бесполезно обращаться ко мне, я так же глух, как и слеп. Если ты слышишь меня, просто стой и слушай, я сам скажу все, что тебе нужно знать.
Старик еще крепче вцепился в канат и сглотнул.
— Десять лет каждый день я хожу на причал узнать, не пришла ли новая лодка.
Откуда он взялся? Как и почему был забыт? Эрд Айнес и думать не смел, что его путешествие приведет к такому открытию. Он и не рассчитывал увидеть что-нибудь кроме глухой рыбацкой деревушки, в которой местные старожилы расскажут пару историй про своего великого уроженца.
Мысль, усыпленная уже было путешествием, заработала с новой силой. Эрд Айнес перебирал в памяти все, что слышал или мог слышать про эту часть побережья. Но ничего на ум не приходило. Остров оказался забыт или обойден людским вниманием настолько, что это уже становилось подозрительным.
Лишенное фактов мышление начало плодить гипотезы, но в голову так и не пришло ни одного путного объяснения. Что это могло быть? Процветающий торговый город, заброшенный из-за перемещения торговых путей в сторону? Но с тех времен должна же была остаться хоть какая-то память, хоть какое-то, пусть и остаточное, судоходство. Взбалмошная выходка богача? Нет, вряд ли — такое масштабное строительство любому богачу не по карману. Старая военная база? Вот уж совсем непохоже. Но что тогда?
Эрд Айнес понял, что устал бороться с загадками, и прежнее безразличие вялой холодной рекой заполнило его душу. Он греб вперед, ни о чем не думая, черные глаза без искорки мысли по-прежнему смотрели на Остров, но разум отказывался видеть, и только где-то на самом краю сознания зрело странное чувство — что Остров сейчас отпечатается на сетчатке глаз и останется там навсегда, заслоняя своим темным силуэтом любые другие картины, которые может предложить Эрду Айнесу мир вокруг. Что не будет больше ни деревьев, ни солнца, ни травы под ногами — одно лишь хмурое серое небо до горизонта, город, темнеющий впереди, да холодный ветер, что дул с моря, терся о темные стены, и, провожаемый взглядами статуй, двигался дальше к берегу, трепал волны и бил Эрду Айнесу в лицо.
Город приближался и рос, ни огонька в окнах — это ветер погасил все своим долгим прикосновением или город всегда был темен и холоден, как камень его стен? Но все же, кроме темноты и холода там было и еще что-то. Эрд Айнес долго не мог дать определения этому странному, тревожащему чувству, словно темной пеленой окутавшему город. Наконец, слово пришло само. То было ожидание. Казалось, город ждал. Огромный окаменевший часовой, неподвижный и безмолвный, свыкшийся с непогодой, ветрами и яростными ударами волн. Готовый провести столетия в оцепенении и молчании.
Эрд Айнес никак не мог отделаться от странного чувства, что город ждал именно его.
Человек у причала был стариком. Слепец, одетый в грязные лохмотья, он шел, выставив вперед дрожащие руки. Немощная фигура казалась абсолютно неуместной на узкой полоске пирса, обреченной на гибель при первом порыве ветра или неверном шаге. Эрд Айнес был почти уверен, что видит перед собой самоубийцу, решившегося раз и навсегда покончить со слабостью своей изъеденной временем плоти.
Но первое впечатление оказалось обманчиво. Каждый шаг старца был рассчитан, каждое движение рук, пусть и трясущихся — осмыслено и подчинено общей цели.
Пять коротких шагов вперед. Короткий наклон и поворот в сторону моря, руки шарят в воздухе впереди, словно пытаясь нащупать что-то. Потом — удовлетворенный кивок головой, старик выпрямляется и идет дальше, с выверенностью движений профессионального рабочего, много лет повторявшего все ту же рутинную операцию.
Эрду Айнесу стало жутко, когда рука старца — тонкие кости, одетые в пергаментную перчатку иссохшей кожи — легла на канат, соединявший лодку с берегом.
Движения слепого переменились. С секунду он постоял в нерешительности, словно не доверяя собственным ощущениям, потом его черты дрогнули, и глубокие морщины вычертили на лице маску застарелой горечи и скорби. Но то было лишь мгновенье, так как воля, одушевлявшая это немощное тело и проступавшая в каждом движении, взяла свое и заставила горечь уйти. Слепец вытянул руки, и они вцепились в канат как в последнюю надежду на спасение, но лицо старика вновь стало спокойным, он покрутил головой, видимо гадая, в какую сторону обращаться, и заговорил неожиданно резким и жестко звучащим голосом:
— Слушай меня тот, кто приехал. Я здесь, чтобы предупредить тебя. Сейчас я говорю в пустоту, так как я совершенно слеп, и не знаю даже, слышишь ли ты меня. Тебе бесполезно обращаться ко мне, я так же глух, как и слеп. Если ты слышишь меня, просто стой и слушай, я сам скажу все, что тебе нужно знать.
Старик еще крепче вцепился в канат и сглотнул.
— Десять лет каждый день я хожу на причал узнать, не пришла ли новая лодка.
Страница
3 из 38
3 из 38
