Глиняный Орфей

Я живу жуткой жизнью в темноте и тишине, и единственное, что заставляет меня жить дальше — так это мысль о том, что я должен ВСТРЕТИТЬ. Чтобы никто не повторил мою судьбу.

Старик наклонил голову набок, словно приглядываясь.

— Я знаю на ощупь швартовочные канаты всех здешних лодок. Твоя — не из них. Ты новичок на Острове. Так что слушай меня. Слушай!

Слепой вытянул одну руку вперед, в голосе появились молитвенные интонации:

— Если ты ступишь еще шаг, если ты войдешь на черную землю Острова, скорбны будут все дни твои, отныне и до могилы. Каждый день, каждую секунду ты будешь проклинать себя и горько сетовать, что не последовал моему совету. Но ты уже ничего не сможешь сделать. Ты будешь пойман в капкан загадки, и слепое любопытство погонит тебя дальше по пути горя и отчаяния. Я не могу изгнать тебя — я слишком немощен для этого. И я не могу объяснить тебе, потому что знание принесет тебе только боль. Ты все равно не поверишь, и самонадеянность и ложная жажда знаний заставят тебя пройти весь путь до конца. Поэтому уходи. Уходи и забудь, что ты когда-то был здесь.

Волнение слепого достигло высшей точки. Дрожащие руки раскачивали канат.

— Уходи и забудь! Уходи и забудь! Уходи и забудь! Если ты здесь случайно, просто сотри эту точку на карте и плыви дальше. Ты чужак для Острова, и благодари Господа за это! Но…

Старик повернул голову почти в его сторону, подняв веки, обнажив два белых бельма глаз. Отчаяние и боль зазвучали в его голосе.

— Но если ты приплыл сюда намеренно… Что ж, считай, что ты вернулся домой. Для тебя будет удачей, если ты глуп и ничего не поймешь. Тогда ты умрешь быстро и счастливо, действительно счастливо. Но если ты умен и начнешь задавать вопросы…

Слепец выпустил канат и в отчаянии замахал руками.

— Нет, нет, не надо… Не дай бог ты поймешь, я не хочу… Я не хочу, чтобы кто-нибудь повторил мой путь! Ты спросишь себя, ты спросишь их, ты увидишь, ты поймешь. Ты поймешь, ты попытаешься что-то сделать, тебе покажется, что ты можешь… Ничего ты не можешь! И никто не может! Нельзя… Нельзя…

Речь старика становилась все более бессвязной, слова искажались с трудом сдерживаемыми рыданиями. Последнее, что Эрд Айнес смог разобрать, было нечто вроде «не дай… не дай им завершить»…

Так, под звуки плача, Эрд Айнес впервые ступил на землю Острова.

Остров был загадкой. Не простой пустой головоломкой, логическим ребусом, в котором содержания не больше, чем требуется для получения результата. Нет, то был целый лабиринт скрытых смыслов, щедрый на странности и парадоксы. Целый мир, живший по своим законам, который мог поглотить, даже не дав объяснения.

Два дня Эрд Айнес бродил по Острову, чувствуя себя затерянным и забытым. Кроме старика у причала, никто не обращал на него внимания, демонстрируя поразительное равнодушие и отсутствие малейших проявлений любопытства. Так что постепенно он неплохо изучил Остров — во всяком случае, составил приличную коллекцию поверхностных наблюдений.

Примерно четвертую часть площади Острова составлял Город — унылый, мрачный, холодный и грязный. Здания стояли, насквозь продуваемые ветрами — не было ни оконных рам, ни дверей, ни тем более стекол. Более того, Эрд Айнес так и не смог обнаружить никаких признаков петель или каких-нибудь подобных креплений. Было похоже, что окна и двери изначально задумывались как дыры для вентиляции, безо всяких попыток сохранить тепло в домах или как-то отгородиться от окружающего мира.

Строители Города явно не испытывали недостатка в средствах и творческой фантазии. Пренебрежение обычной человеческой логикой, рациональностью и функциональностью, ставшее нормой для здешней архитектуры, заставляло Эрда Айнеса неуютно поеживаться. То из портала в десяти метрах над землей выходил лестничный пролет и висел в воздухе, ничем ни оканчиваясь. То здания оказывались соединенными между собой какими-то странными каменными мостками, узкими, извивающимися и пересекающимися между собой. То фасад весь был изъеден норами, некоторые из которых кончались в полуметре, а некоторые шли очень далеко вглубь здания. То карниз выступал далеко вперед по немыслимой дуге. То всю стену усеивали балкончики решетками вниз, а не вверх, причем эти решетки еще и расширялись книзу. То из здания торчали какие-то прутья, изгибающиеся и сплетающиеся друг с другом.

Барельефы и статуи представляли собой не менее странное зрелище. По большей части они были залеплены грязью, но то, что можно было различить, рождало только недоумение. Какие-то гротескные пародии на людей, чьи искаженные формы перевиты между собой в нелепом и пугающем танце. Странные птицы с хищными клювами, словно только что вылетевшие из ночного кошмара. Переплетения линий и плоскостей, издевавшиеся надо всеми законами гармонии.

Все же, общий стиль можно было назвать скорее строгим, чем витиеватым.