Синдром отчуждения

«Прямо субботнее утро дома, — хмыкнула Лили про себя. — Только что дальше?

Нужно найти склад или магазин и взять еды. А потом… Я могла бы пойти вдоль полотна железной дороги — там же город будет.

Нет, глупость. Он может быть столь же необитаемым или находиться вообще черти где.

Тогда нужно связаться с внешним миром. Или хотя бы найти карту местности, чтобы знать, как выбраться отсюда.

Где может быть телефон, нет, скорее, радиопередатчик или как это называется и карта?

Мэрия? Нет.

Милиция? Более вероятно. Значит, продукты и отделение милиции».

Девушка собрала вещи и вышла из зала ожидания.

Было около пяти часов вечера. Алюминиево-безжизненное небо скурпулезно выдавливало из себя остатки воды — редкими, но так и лезущими за шиворот каплями.

«А мы… Мы сажаем алюминиевые огурцы! На каком-то там поле».

Восемь месяцев, двадцать девять дней, двадцать три часа и тринадцать минут до начала отчуждения.

Лили в Тольятти. Цветут яблони — белые солнышки на светло-зеленом.

Девушка не может удержаться — подходит к дереву в сквере и вдыхает томный аромат. Запах… Свободы?

Кто бы знал, какую легкость, покой она испытала, вырвавшись сюда. Не сказав ни родителям, ни Кире.

Но где бы еще Лили прошлась вдоль настоящей ГЭС, буквально вминаемая в асфальт исполинской конструкцией и бурлящей внизу серой Волгой. Где бы смогла не думать часами о новых выступлениях и репетициях средь хрущевско-безликих домов. Не вспоминать о родителях, проедающих плешь мыслями о будущем.

И где бы она встретила всамделишного мушкетера?

— Привет! — он старше Лили, мудрее и будто взят из другого времени.

Чтобы найти Олега, девушке пришлось облазить весь сайт дневников, приехать в Тольятти и двое суток мотаться по городу.

И теперь — вот она, награда.

И вдруг девушка с ужасом, животным, паническим ужасом, понимает, что не чувствует ни крохи радости, очарования или чего-либо еще. Кроме разве что безмерной усталости, как тогда на сцене, и сардонического аромата цветущих яблонь.

Вспышка! На фото — сквер, светло-зеленый с белыми вкраплениями. Идут навстречу двое — мужчина и девушка. Мужчина собран, уверен в себе и красив.

А девушка…

Она кажется изумленной.

Уже пройдя пару улиц, Лили поняла, что рано понадеялась на выздоровление — чихать больше не хотелось, но теперь за дело взялся нудный и почти беспрерывный кашель. Голова задурманилась поднимающейся температурой.

Впрочем, продуктовый магазин найти оказалось несложно — выцветшая вывеска «Гастроном» обнаружилась уже через несколько кварталов.

Внутри сладковато пахло гниением. На прилавках королевствовали посеревшие батоны хлеба и расползшиеся горячим воском колбасы. Лили осмотрелась и вскоре нашла несколько вожделенных банок. Советская тушенка. Как-то девушке рассказывали, что после войны осталось много консервов, сделанных на случай продолжительной блокады. Они могли храниться лет по пятьдесят, а то и больше.

— Надеюсь, меня не обманули! — Лили взяла банку в руки и дунула несколько раз, чтобы избавиться от толстого слоя пыли.

Чем открыть? В рюкзаке был старый нож «Куча ненужной хрени в одном», но штуковину для банок девушка пару месяцев назад сломала — пыталась починить замок на запершей ее дверце туалета.

Лили зарылась с головой в рюкзак. Молоток, ножовка…

«Попробовать распилить банку?» — начинающие болеть виски мешали соображать. Как и нос, что, вопреки действию лекарства, заложило пуще прежнего.

Кусачки!

Она приставила инструмент к банке, острием вниз, и ударила ладонью по ручкам, погрузив в металл короткие лезвия. Вытащила новоявленную открывашку и, воткнув нижний зубец в одно из отверстий, принялась вспарывать консервы как ножницами.

«Неровно, ну, да и черт с ним!»

Тушенка на вид оказалась совершенно нормальной. Девушка вытащила из ножа «Куча всего в одном» вилку и поддела кусочек мяса.

Склизко и невкусно. Но это еда. Лили подавила рвотные порывы и съела несколько кусков.

«Наедаться после голодания нельзя», — напомнили она себе, то ли чтобы не есть эту гадость, то ли чтобы действительно не испортить пищеварение.

Остатки девушка обернула пакетом и положила в компанию к пиле и молотку. Заодно побросала туда еще две банки.

Подумала и заела тушенку активированным углем и средством от отравлений. Мало ли!

Теперь в отделение милиции. Только бы болезнь утихла…

Жар.

Головная боль.

Они скручивали сознание раскаленным прутом. Путали мысли, цепляли их друг за дружку невидимыми шерстинками.

И Лили, изо всех сил стараясь не упасть в обморок, бродила, петляла, кружила по серо-ржавому городку.

«Где же может быть отделение?