Синдром отчуждения

— Арабелла?

— Прости, — лже-Лили отвернулась и пропала.

Кольцо фигур неумолимо сужалось, поглощая с каждой секундой свободное пространство. Вот уже чьи-то руки потянулись к Лили.

— Нет! — истошный крик повис в тягучих облаках, затух угрожающим эхом.

«Я должна. Должна справиться! Это все ненастоящее — все в моей голове».

Она попыталась отступить, но лишь ткнулась спиной в холодное тело и потеряла равновесие. И тут поняла, что это ее собственные призраки.

— Господи, нет!!! — падая под ноги теней, завизжала девушка.

«Лили! Ты можешь. Сосредоточься. Было что-то важное!

Помнишь фразу, что понравилась мальчику? «Болезнь — неудачная попытка разума сбежать от невыносимой реальности». Но реальность всегда будет невыносимой, как бы мы иного не хотели?!»

Черные руки вцепились в тело Лили, сдирая с костей и мышц кожу, погружаясь по локти в податливую плоть.

— Помогите!!! — то ли всхлип, то ли стон сорвался с исходящего черной смолой рта.

«Мальчику помогло лекарство. Я же могу пойти к врачам. Но, что будет, когда таблетки закончатся? То же, что и с ним?»

Ледяные пальцы схватились за ее глазницы — раздирая, подтягивая и вталкивая внутрь скользкие тела.

Лили с каждым мгновением все больше захлебывалась кишащей гниением, клокочущей в горле массой. Падала неотвратимо в бездну и видела лишь тающий, уменьшающийся снежно-белый диск:

«Рина. Он до последнего помнил ее имя. Даже когда разум его почти потерял связь с реальностью. Почему? Потому что… любил. Но это его не спасло, не помогло. Разве только… Боже, все так просто?»

Последним усилием девушка кинулась прочь из кошмара, — словно с глубины чернильного омута, сквозь тошноту и боль, сквозь безнадегу и отчание — и побежала.

Быстрее, быстрее…

— От себя не скроешься.

Она бежала, хрипя и кашляя, и не могла остановиться — по территории приюта, вниз с холма, по дороге. Прочь от усопшего города и его тайн, прочь от себя, прошлого, болезни.

— Жаль, что ты не сдохла.

— Хватит! За что ты так со мной? — едва не плача, простонала она.

— Потому что сердце твое черно, а душа не знает покоя. Ты как та самая проклятая «Мария Селеста», что вынуждена вечно скитаться в наказание за тщеславие и гордыню своего капитана. Потому что…

— Оставь меня!

— О, нет! Я не оставлю тебя. До конца твоих дней я буду изводить тебя и терзать, пока ты не сломаешься. И, можешь поверить, даже в те редкие минуты, когда ты подумаешь, что излечилась — помни, знай — я затаилась лишь на время и… ненавижу тебя до самой глубины своей, нет, нашей, проклятой души. И что ни одной вещи я не желаю больше, чем твоей скорейшей и мучительнейшей смерти.

— Прекрати!!! — Лили завизжала, завертела головой, пытаясь избавить от голоса в черепе.

— Нет. Пока смерть не разлучит нас, ты будешь нести меня внутри. Это твое бремя.

— Нет! Хватит!!!

Лили кричала, падала, теряя сознание, и, очнувшись, снова бежала вперед.

Пока не увидела впереди шоссе.

И тогда ее вырвало.

Раз.

Другой.

Снова и снова — теми самыми тушенкой и какао, жидкими и полупереваренными. И тут же приступ кашля согнул Лили до земли.

Девушка уже ничего не видела из-за катившихся по лицу слез. Только пыталась, как рыба, глотнуть воздух в горящие огнем легкие, пока из желудка нескончаемым потоком выходила испорченная еда, а из бронхов — гной.

Или это было нечто другое?

Лили и сама не знала. И только погружаясь во мрак, подумала, что лучше бы это была вся ее прошлая жизнь.

Тридцать семь минут до начала отчуждения.

Снимок выскальзывает из фотоальбома и с упругим стуком падает на пол. Лежит мгновение, затем вдруг изгибается неровно. Появляется дымок, а с ним и язычки пламени. В их свете видно фигурку девушки с невозможными алебастровыми глазами. Вспучившуюся сейчас волдырями, прожигаемую бесцветными проплешинами — будто бьющуюся в агонии…

Перед Лили открыта электронная почта. Письмо для Киры.

«Привет, дружище

Нам так часто хочется чудес, да? Там, где их, вроде бы, и не должно быть, где все привычно, размерено, неизменно.

Хочется окунуться в сказку, поверить в волшебных воинов на белокрылых пегасах, в фей и говорящих зверей.

А я попала в сказку о Золушке, только наоборот. Все прекрасное и необыкновенное, что окружало меня, вдруг разом превратилось в тыкву.

А если это так, то что есть красота

И почему её обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде?

Все вокруг мне теперь кажется этими пустыми сосудами. И я сама будто пуста внутри — кольни иголкой, и даже кровь не польется.

Где переживания, эмоции, чувства?