Добавить в моё избранное
133 мин, 42 сек 18480
Не хочу жить в городе. Никогда не хотел. Их слишком много. Фрукты, собранные в садах за окраиной, застилают солёную горечь множеством цветных пятен. Они любили нас, у нас вкус любви и солнца, возьми, попробуй, попробуй! Я протягиваю руку, чувствую круглую тяжесть в горсти. Это рынок, мне нужно найти музыку. Но как? Вокруг вьётся рой чужих мыслей и дней, жалит мои пальцы, жалит мои глаза, кто-то толкает меня плечом, и я проваливаюсь в его жизнь, не устояв на ногах — слипшиеся дни, северный ветер, боль при воспоминании о поцелуе, тёплый шёлк и грохот у меня под щекой — я упал на какой-то прилавок, другой человек пытается привести меня в чувство, наконец-то холодная вода, сладкая вода.
Но скорей всего я оставил возницу там же, где остальных. В моём сне.
Как мне найти музыку? Их слишком много.
Когда-то здесь было безлюдно, тихо — голос леса тянулся к голосу моря, глубокий, мерцающий плеск волн и тёмный скрип ветвей касались друг друга, как пальцы и одежды людей мимолётно касаются друг друга в толпе. Случайное, минутное сплетение судеб, а если удары сердца попадут в такт, можно услышать музыку — первую её ноту, и если они смогут её различить — она продолжится, а если не услышат — растворится, как мираж в предрассветном море. Я слышу перезвон этих нот, радостных, задумчивых, беспечных, печальных — слышу рядом и слышу далеко. Деревья вокруг темны и прозрачны, давно исчезнувшие, они снятся сами себе, покачиваются вслед за движением моря, в такт кружению мира. Я не вижу над собой неба — лишь волны, волны, волны, бесконечные, тёмные. Эллами ещё не город — лишь несколько домов на дороге в стороне отсюда, а там, где я стою, лишь потерявшаяся в зарослях руче трава. Холодные капли скользят по моему лицу, затихают в тёмных прядях у висков. Я чувствую, как питающая меня вода становится чёрной, как эти следы в волосах — следы отравленной крови, разрушительной души.
— Очнулся? — в её голосе брезжит улыбка. Шёлк скользит по моему лбу, как и в тот момент, когда я провалился в сон, всё ещё слышится душный ропот толпы, и жаркий грохот восстающего над миром солнца. Шёлк шепчет мне о стране, где грохот и свет правят всем, колотятся в крови людей лихорадкой, этот шёпот болью звучит у меня в затылке — но сейчас ткань прохладная и влажная, как утренние волны, а движение, влекущие его по моей коже, словно отражение апельсиновых ветвей в этих волнах — сочное, яркое. Я улыбаюсь:
— Да.
— Ты издалека, наверное? — её тень — невесомая, прозрачная, но ощутимая. Склонившись надо мной, она вглядывается в мои черты. Её локон касается моей щеки, лёгкий, как дыхание. Я вижу сон, не открывая глаз, это славно.
— Из Лоран-Аллери. Ищу свою семью. Ищу музыку.
Тихий смех, кружение резных листьев на севере, всполохи на ветру. Она старшая дочь своей семьи, её отец много времени проводит в прибрежных городах, возвращается дважды в месяц. У него есть лодка со старым мотором, найденным когда-то на свалке предателей у границы, и он может добраться до сопредельных островов, где обменивает дары Истейна на товары жителей Хазы. Её мать — тень рассеявшаяся давно, умерла ли, бежала — не разобрать, нет разницы, нет смысла. А она остаётся в Эллами, растит младшего брата, удерживает дом от разрушения, чужой жадности, потери корней. Её жизнь впитывается во влажный шёлк, как сок оранжевых плодов, скользит по коже, пробирается глубже — но я не должен забирать эту жизнь, у этой девушки другой путь. Её завораживает моя бледность, невесомость и мягкость волос, она словно не замечает в них следов второго моего имени, опасных чёрных росчерков. Я слышал, люди Истейна сейчас осторожны, всегда узнают полукровку — но она так наивна, прикасается ко мне без страха. Впрочем, я не кирентемиш, чтобы внешность выдавала меня первому же случайному взгляду, очерчивала безопасный круг тишины.
Скрип двери разрезает её движение надвое, она вскидывается, оборачивается. Кто-то зовёт её, тяжёлый голос в светлом квадрате двери, масляный след механизма предателей на тяжёлых ладонях. Его имя ускользает, её имя ускользает. Мне нужна музыка, я становлюсь слишком рассеян.
— Мы найдём тебе музыку, — шепчет она, взъерошив мне волосы, осыпав звенящей солнечной горстью, и уходит, притворив за собой дверь, скрыв уютный свет дома, затенив голоса. Их спор бьётся о мой сон, как море о стены грота.
— Кто он такой? Музыкант без Семьи? Не смеши, не бывает такого. Просто бродяга, и одежду свою, должно быть украл. Ты слишком доверчива, слишком беспечна.
— Нет смысла называть себя именем чужой Семьи! Я уже помогла ему, от обмана не было никакой пользы.
— Если только он не предатель.
— Найди для него струны — ещё светло, на рынке много ремесленников. Если тебе нужны доказательства, нет способа лучше. Я пока приготовлю ужин.
— Я не потрачу на него ни гроша, за твою доброту он и так уже должен.
— Он расплатится песней.
Но скорей всего я оставил возницу там же, где остальных. В моём сне.
Как мне найти музыку? Их слишком много.
Когда-то здесь было безлюдно, тихо — голос леса тянулся к голосу моря, глубокий, мерцающий плеск волн и тёмный скрип ветвей касались друг друга, как пальцы и одежды людей мимолётно касаются друг друга в толпе. Случайное, минутное сплетение судеб, а если удары сердца попадут в такт, можно услышать музыку — первую её ноту, и если они смогут её различить — она продолжится, а если не услышат — растворится, как мираж в предрассветном море. Я слышу перезвон этих нот, радостных, задумчивых, беспечных, печальных — слышу рядом и слышу далеко. Деревья вокруг темны и прозрачны, давно исчезнувшие, они снятся сами себе, покачиваются вслед за движением моря, в такт кружению мира. Я не вижу над собой неба — лишь волны, волны, волны, бесконечные, тёмные. Эллами ещё не город — лишь несколько домов на дороге в стороне отсюда, а там, где я стою, лишь потерявшаяся в зарослях руче трава. Холодные капли скользят по моему лицу, затихают в тёмных прядях у висков. Я чувствую, как питающая меня вода становится чёрной, как эти следы в волосах — следы отравленной крови, разрушительной души.
— Очнулся? — в её голосе брезжит улыбка. Шёлк скользит по моему лбу, как и в тот момент, когда я провалился в сон, всё ещё слышится душный ропот толпы, и жаркий грохот восстающего над миром солнца. Шёлк шепчет мне о стране, где грохот и свет правят всем, колотятся в крови людей лихорадкой, этот шёпот болью звучит у меня в затылке — но сейчас ткань прохладная и влажная, как утренние волны, а движение, влекущие его по моей коже, словно отражение апельсиновых ветвей в этих волнах — сочное, яркое. Я улыбаюсь:
— Да.
— Ты издалека, наверное? — её тень — невесомая, прозрачная, но ощутимая. Склонившись надо мной, она вглядывается в мои черты. Её локон касается моей щеки, лёгкий, как дыхание. Я вижу сон, не открывая глаз, это славно.
— Из Лоран-Аллери. Ищу свою семью. Ищу музыку.
Тихий смех, кружение резных листьев на севере, всполохи на ветру. Она старшая дочь своей семьи, её отец много времени проводит в прибрежных городах, возвращается дважды в месяц. У него есть лодка со старым мотором, найденным когда-то на свалке предателей у границы, и он может добраться до сопредельных островов, где обменивает дары Истейна на товары жителей Хазы. Её мать — тень рассеявшаяся давно, умерла ли, бежала — не разобрать, нет разницы, нет смысла. А она остаётся в Эллами, растит младшего брата, удерживает дом от разрушения, чужой жадности, потери корней. Её жизнь впитывается во влажный шёлк, как сок оранжевых плодов, скользит по коже, пробирается глубже — но я не должен забирать эту жизнь, у этой девушки другой путь. Её завораживает моя бледность, невесомость и мягкость волос, она словно не замечает в них следов второго моего имени, опасных чёрных росчерков. Я слышал, люди Истейна сейчас осторожны, всегда узнают полукровку — но она так наивна, прикасается ко мне без страха. Впрочем, я не кирентемиш, чтобы внешность выдавала меня первому же случайному взгляду, очерчивала безопасный круг тишины.
Скрип двери разрезает её движение надвое, она вскидывается, оборачивается. Кто-то зовёт её, тяжёлый голос в светлом квадрате двери, масляный след механизма предателей на тяжёлых ладонях. Его имя ускользает, её имя ускользает. Мне нужна музыка, я становлюсь слишком рассеян.
— Мы найдём тебе музыку, — шепчет она, взъерошив мне волосы, осыпав звенящей солнечной горстью, и уходит, притворив за собой дверь, скрыв уютный свет дома, затенив голоса. Их спор бьётся о мой сон, как море о стены грота.
— Кто он такой? Музыкант без Семьи? Не смеши, не бывает такого. Просто бродяга, и одежду свою, должно быть украл. Ты слишком доверчива, слишком беспечна.
— Нет смысла называть себя именем чужой Семьи! Я уже помогла ему, от обмана не было никакой пользы.
— Если только он не предатель.
— Найди для него струны — ещё светло, на рынке много ремесленников. Если тебе нужны доказательства, нет способа лучше. Я пока приготовлю ужин.
— Я не потрачу на него ни гроша, за твою доброту он и так уже должен.
— Он расплатится песней.
Страница
10 из 36
10 из 36
