Тёмной воды напев

Когда дом затихает, и лишь несколько свечей остаются гореть в нишах стен, все расходятся спать, а я заворачиваю лютню в мягкий шарф Эллы — ещё зимой она оставила его на подлокотнике кресла у камина, угли которого тихо шипят, не желая засыпать — и, обняв выпуклый гриф, выхожу навстречу ночи. Душистая прохлада, запах вишен, прирученных диких трав, неистлевший ещё на губах вкус вина и песен о счастливых снах — всё молит меня: останься, останься. Но в этой музыке мне не пропустить куплет о сражении, я только струна, и я не хочу никого ранить.

Очень скоро тёплый дом остаётся лишь в сиянии моих воспоминаний, далёкий, как красная бусина Атендры в небе. Тёмная дорога влечёт меня прочь — прохлада, стрекот цикад, простор неба, звучание звёзд и звучание ветра, поющих о море, опасных мёртвых городах, лесах, где листья деревьев огромны, как лодки, а люди никогда не видели снега — этот путь пьянит сильнее вина, и, захмелев, я не чувствую близкой опасности. Последние блики города растворяются в темноте, Атендра поднимается выше, травы ближе подступают к дороге, тянутся к небу со всё большей силой. Дорога ведёт меня к морю, и море поёт мне, море бездонно и бездонна ночь.

Люди Гро — как дороги, повсюду в Истэйне.

От города к городу льются их песни.

Стены, полотна их кисть оживляет,

Сказанья, свиваясь, текут без конца.

Новые вести и старые сказки,

Горе и радость, беду и надежду, -

Все их искусство сплетает и плавит,

И не прерывается яркая нить.

Море

Его голос близится — торжественно и вкрадчиво, нервно и чисто. Дорога льнёт к нему, ещё не касаясь, тянется собственными волнами — жизнь за жизнью, следы колёс, отпечатки судеб в мягкой земле — всё стремится, всё стекается к океану. По щиколотку утопая в звучании пути, в чужих воспоминаниях, осыпавших её, осенним покровом, я бреду всё медленней, я жду и боюсь того мига, когда музыка моей дороги растворится в голосе волн. Я уйду в океан. Ничего не останется.

Прямая, как струна, мелодия путешествия изгибается возле надрывно крутого склона. Земле не хватило здесь дыхания, или кто-то откромсал часть её тела. Я смотрю вниз, не решаясь коснуться взглядом горизонта. Обрыв у меня под ногами — последствие страшного шторма. Корни и камни торчат из комковатой красной глины, как раздробленные кости, сменяясь мешаниной оплетающих, успокаивающих его трав и легкомысленной полоской песка у самой воды, ещё дремлющей перед рассветом. Шторм жестоко вырвал чёрными зубами клок берега, но не тронул дорогу — дорога сильнее. Я должен следовать за ней, она меня зовёт.

Земля изгибается, клонится ниже, поддаётся страсти этой дороги, и я всё ближе к шёпоту волн, звучанию подводных течений, пению городов, заснувших на дне давным-давно, потерянному зову кораблей, поглощённых ненасытными бурями прошлого. Говорят, люди там всё ещё верят, что куда-то плывут, всё ещё видят свет маяка. Ещё немного — я различу их голоса, с коснусь воды, я дотянусь до них своей музыкой и отпущу. Море совсем близко, дорога почти касается его, окованная камнем — те, кто разлучил их, те, кто создал эту границу, уже близко. Люди близко. Я должен отдохнуть. Вскидываю взгляд и тону в сиянии рассвета — он свободно парит, разливается по волнам чистой радостью, море и небо звучат вместе, они единая стихия сейчас, одна легенда, одна мелодия. Бриз прохладный, сладкий, золотистый на языке, я почти не чувствую соли и горечи водорослей. В этот миг в море нет темноты, которой не коснулось бы солнце, а небо изогнулось над этим сиянием — оранжевые и лиловые полосы, последние звёзды, звенящие, как капель. Утро наступает повсюду — и в глубине, и над волнами. Так говорят в Истейне о самых счастливых мгновениях.

Обманчивая, совершенная красота! Жаль, тебя не остановить, не впитать кожей, чтобы сделать весь день таким же свежим, ясным и сладким — невыразимое ожидание, трепет и радость. Рассвет звучит, как единственная и любимая струна солнца, и как целый хор, но скоро станет так жарко, что я вновь перестану различать дорогу, эта пронзительная лёгкость расплавится, станет яростной в полуденном зное. Нужно идти.

Тень приюта смыкается надо мной спасительно — тёмный, прохладный воздух полон оттенками вин, пряных трав, путешествий. Дверь затворяется с тяжёлым вздохом, подгоняя вперёд — зал полупустой, ведь до вечера ещё далеко, но, переступив порог приюта, я должен оставить что-то хозяевам — но я, замешкавшись, стою в двух шагах от порога. Этот дом — ожившая история из множества историй. Наверное, в любой длинной книге Истейна упоминается подобная таверна, камень судьбы на сплетении путей, брошенный Рэем — случайно или намеренно, не разгадать никогда. Колонны из потемневшего дерева, удерживающие потолок и несколько комнат второго этажа, обтёсаны грубо, но кажутся мне величественными, как мрамор. Этот приют такой древний, он вынес столько бурь, и он готов принять меня, выслушать мою историю.