Тёмной воды напев

Привкус вина скользит на языке, память недавного сна обещает победу и силу. Когда-нибудь здесь будет песня и обо мне, эти стены меня запомнят. Я улыбаюсь своим мыслям, бесшумно пересекаю зал, и, никем не замеченный, устраиваюсь в том углу, где тени плотные до черноты. Осторожно опустив лютню на стол перед собой, я понимаю, как устал идти, как болят плечи. Приятная усталость, неприятен только обжигающий след полуденного солнца — как неосторожный поцелуй, он горит у меня на шее, как грубое прикосновение, скользит по спине. Этот след говорит мне о чём-то, предупреждает, но я слишком устал чтобы разбираться. Я в начале новой легенды — но до глупости сонный и вялый.

— Не прячься от солнца! — смех такой чарующий и мелодичный, что я невольно пробегаю пальцами по щербатым доскам стола, вторя ему невидимыми клавишами, — Пока будешь прятаться, солнце будет тебя обижать, а если загоришь, станешь красивее.

Волосы у неё почти моего любимого цвета — взметнувшееся пламя, лишь на несколько тонов слабее, чем нужно. Сама она солнце любит, и это взаимно — кожа у неё золотистая, и глаза — синие, как речная вода. Зачем ты подошла ко мне? Зачем вы все пытаетесь говорить со мной, что вам нужно?

— У тебя здесь лютня? — она отбрасывает шарф Эллы — узор бежит по столу, а я морщусь из-за чрезмерной смелости её пальцев, — Я пою, ты умеешь следовать за чужим голосом, или ты одиночка?

Я одиночка, — произношу я мысленно, но вслух говорю:

— Я умею.

Не могу подвести Тин. Она так долго меня учила.

До вечера мы сидим за столом и болтаем. Так ей кажется. Меня омывает лёгкий щекочущий голос, её речь, как светлая вода, размывает моё спокойствие, я — голод, что может её уничтожить, и я — стена из песка, что пока её защищает. Её дом — маленькая деревня у кромки джунглей, там самые сочные, самые вкусные фрукты, там умеют красить ткань в ярчайшие цвета, и подводные звёзды такие огромные! — тонкая ладонь взлетает, и я вижу маленькое кольцо с камнем, прозрачным, как сиреневая вода. Она ждёт моего ответа, и глаза у неё горят — тоской по родным местам, надеждой, радостью. Волна слов приносит меня к берегам её дома — на него напали ратдишъ, решившие, что слишком близко люди подобрались к джунглям, и лишь самые смелые остались на прежнем месте, она же помчалась прочь, как сорванный лепесток, хотела прибиться к людям Семьи, обещанной ей при рождении. Я киваю, перебираю струны в ответ, и она довольна моим ответом.

— Чем ближе к северу, — её пальцы танцуют над головой — неведомые мне знаки или распоряжения для хозяина таверны, — тем всё тусклее, ты замечал?

Я пожимаю плечами, вытягиваю между струн новую ноту, протяжную, почти раздражённую. Нужно дождаться вечера и проводить её песней. Нет, нужно уйти.

— Но я знаю, я знаю — там всё лучше. Мы пройдём ещё несколько городов, мы найдём повозку. А после сядем на поезд.

Лютня замолкает в моих руках. Кто-то ставит на стол между нами тяжёлые глиняные чашки — дымящиеся, душистые, вино и целый букет северных специй. Вино выдержанное, крепкое — помнит, наверное, время, когда предателей не было.

Она не замечает моего взгляда, её улыбка пропитывается гранатовым, ярким свечением.

— Ты как-то притих, — произносит она, хотя до сих пор с ней говорила лишь лютня, — не хочешь ехать со мной? Там безопасно.

Мой голод стремится к её голосу, путанное, долгое объяснение размывает спасительную стену песка между нами. Вино согревает мне руки, как обычно, не достигая мыслей, но вкус его глубокий, как пропасть. Новые места, новые города, это её выбор, о да, её выбор. Она боится оставаться здесь, лишь высокие стены могут защитить, лишь огромная семья может защитить, а танцы и песни ни от кого защитить не могут. А ещё её часто пытаются прогнать прочь, думают, она кирентемиш, но ведь это не так.

Совсем не так.

— Я помогу тебе, — быть искренним и не напугать её — совсем не сложно. Её выбор и мой выбор делает проще, — я тебя провожу.

Когда сгущаются тени, и сеть голосов под потолком становится плотной, липкой от вина, как паутина, она приводит меня в полукруг тёплого света — как в древности, мы стоим на помосте высотой в полступеньки, и край его опутан лентами, среди которых мерцают свечи. Ленты пыльные, а свечи истлели наполовину — но в честь нашего прихода хозяин приюта оставляет новую свечу, а его дочь аккуратно оборачивает вокруг свечи новую синюю ленту — река, свернувшаяся в невозможную спираль. Пройдёт много дней, нашу музыку здесь забудут, но волны этой реки будут помнить наши голоса. Устлость чужих дорог, хмель, неразличимые разговоры — мы отделены от всего линией света и разноцветных нитей. Я не вижу людей, хотя чувствую, как проникает в меня их присутствие, как скользят по мне их взгляды — душно, хочу вернуться к моему путешествию.

— Никогда не играл для стольких людей? — она дразнит меня полушёпотом, блеск глаз морской и манящий, — Не беспокойся, я помогу, просто следуй за мной.