Тёмной воды напев

Море помогает мне идти. Звёзды качаются на волнах вокруг, и это мгновение погружается в меня музыкой — бездонной, прекрасной, новой. Я следую за своей душой, я чувствую благодарность моря, бескрайнюю, спокойную как горизонт. Таэльса поднимается над водой, невинная и чистая, как сверкающая слеза. Я тянусь к ней, и понимаю — руки мои ещё чувствуют тяжесть, но они пусты, я один, только море со мной и последний хмельной отзвук её смеха. Ещё несколько мгновений её имя звучит во мне, но затем море его забирает — из настоящего, и из прошлого, отовсюду, ласково омывает её лицо, её улыбку, что ещё брезжит на губах. Море забирает следы её сомнений, её предательство, её побег, отпечатки моих прикосновений — всё плохое, что с ней случилось — и оставляет лишь её дом — резные листья, подводные звёзды, яркие краски и настоящие песни, что были у неё, что ещё будут. И я отпускаю её, я знаю — море заберёт её домой.

Как искры костра разлетелись они -

Отступники-рэйна, презревшие храм.

Их дети наказаны вечным проклятьем:

Терзает их голод, жестокая жажда.

Дыхания мира не могут коснуться,

Но души людей им подвластны, как предкам.

И пьют они силы, и чувства вбирают,

Но жажду не могут вовек утолить.

Разлом

В книгах и в песнях свет дня всегда меркнет в такие секунды — мелодия увядает в осеннем холоде подступающей тревоги, лучший момент, чтобы перевести дух, обрушить следующий аккорд с новой силой, сметающей всё, что было прежде. И потому сейчас, ощутив мертвенное дыхание осквернённой земли, я поднимаю глаза к небу, я хочу видеть чёрное солнце, затмение, что позволит мне отдохнуть перед тем, что неминуемо меня настигнет. Я иду много дней, нигде не останавливаясь нарочно, моя кровь горит от поглощённых судеб, моё сердце, обгоняя и заглушая бьющиеся во мне чужие сердца, не даёт мне уснуть уже четвёртую ночь. Я играю, неспособный успокоить пальцы, мелодии, что страстно хочу запомнить — новые слова, новые ритмы, но что мне делать, они приходят ко мне, они идут сквозь мою музыку — к морю, к своим настоящим Семьям, к забытым своим историям и мечтам.

За пределами моего путешествия я не мог представить, что в Истэйне столько предателей. Что люди живут и дышат, продолжают жизнью своей и дыханием дыхание рэйна, дыхание моря, силу земли — но сами мечтают о другой, железной земле, воздвигнутой в море, мечтают о мёртвых огнях вместо звезд. Я сталкивался с ними на обочинах дорог, они подходили ко мне в городах и приютах, принимая за своего, желая разделить дорогу — так ночные созиданья с прозрачными крыльями летят к огню, разбиваются о него, разлетаются пеплом. Да, они услышали бы меня. Они желали меня услышать. Я нёс в себе осколок силы рэйна, осколок силы, хранящей Истэйн, хранящей течение их жизней — и вместе с тем мог воплотить их кощунственное стремление, позволить их пути преодолеть территории мёртвых земель, примирить их сердца с запретной мечтой, увести их с собой. Они видели эту, заложенную отцом сущность, и стекались ко мне, капля за каплей, сердце за сердцем, чтобы я забрал их с собой.

И я забирал их с собой. Их сердца теперь пульсируют во мне тёмной завязью, горькой гроздью.

Я бежал бы от них, я оставил бы их, если бы отец забыл обо мне, если бы не преследовал меня, но чем жарче разгорается моя музыка, тем сильней его жажда меня отыскать, тем настойчивей его воля разъедает мои сны, тем я желаннее для его замысла. В этом нет смысла — растёт моя одержимость, темнеет голод, проклятье отравленной крови, для чего ему это? С каждым прикосновением к струнам ли, к чужой коже, я жду обращения в пепел, я желаю истлеть, чтобы эта лихорадка меня оставила, чтобы он оставил меня в покое, понял, что кроме золы на ветру ничего не получит, но болезнь лишь сильнее меня терзает, я лишь становлюсь для него заметней. Отец идёт за мной, мои струны, как ядом, наполнились его памятью, годами предательства, и я играю, чтобы иссушить этот яд.

До мёртвых земель остаётся лишь несколько часов пути. И в Истэйне, и на земле предателей гниющие там города называют призраками, потому что они не ушли, они не могут покинуть отведённых им пределов. Но это не только призраки прошлого, не только тени погибших предателей, сотворённых ими машин, бессмысленных названий, грохочущих зданий — это тени будущего, что ждёт предателей, если они решатся продвинуться дальше. Эта завеса непреодолима. Отец виноват в её появлении. Из-за всего, что я сделал в последние недели, я мог бы назвать себя жестоким, но неудержимая жажда прокалила меня — чувствую лишь чистоту, новые песни и ноты. Те, кого я забираю, уходят свободными и спокойными, всё, что мешало им, остаётся со мной, пылает во мне, оставляет новые линии на ладонях. Как бы я ни ненавидел предателей и тех, кто мечтает оказаться среди них, я не желаю им зла. Я не желаю, чтобы мёртвая земля стала шире даже на шаг. Отец же хочет, чтобы она была всюду.