Тёмной воды напев

Он не верит в проклятье собственного народа, в то, что любой новый шаг на земли Истэйна обрушится новой, безжалостной катастрофой, гневом рэйна. «Это пустая угроза, — так он сказал во сне, — рано или поздно им придётся подчиниться, и ты поможешь мне, теперь я вижу, ты сможешь, теперь ты сильней, чем я мог представить». Каждый ушедший в фантомную страну человек истончает завесу, отделяющую Истэйн и землю предателей от разрушения. Отец же хочет забрать туда меня и всех, кто теперь со мной. Вот настоящая жестокость.

Впереди несколько часов пути, но я больше не двигаюсь. Мёрзлое дыхание призраков окатывает меня волнами. Если бы не было этой границы, как далеко я мог бы уйти? Мёртвые земли молчат, усмехаясь. Словно тьма пропасти, выползшая из под земли, бесконечно длинная тень дома предателей нависает надо мной, тянется ко мне, извиваясь в агонии — ещё не наступившей, но уже отражённой здесь чёрным предупреждением. Если бы не было этой границы, не было бы и меня. Прежде это осознание сбило бы с ног, обратило бы в новое бегство, но я слишком заворожён.

Солнце всё-таки меркнет — как в песне. Уродливое тёмное пятно скрывает его, бесшумно падает ко мне, но я остаюсь на месте. Я жду.

Ко мне мчится клубок стали — сплетающие его волокна то спорят друг с другом, то говорят слитно, ближе и ближе, этому нет конца. Небо брезжит вокруг, как колодец, вывернутый наизнанку — сияющая кайма опоясывает непробиваемую неизвестность. Машина падает, окатывает меня запахом металла, освежающей электрической пылью — я не двигаюсь. В этом нет никакой цели, я не пытаюсь демонстрировать смелость. Давно ясно — сколько бы он ни кружился надо мной, он делает это не для того, чтобы раздавить машиной. Есть много других способов меня раздавить. Я жду.

С разочарованным вздохом, будто отклоняясь от зубастой ограды, машина отклоняется влево, затихает в полуметре над травой. Её окутывает сияние, прозрачное, как вода — искусственная жизнь фантомной страны. Блики бегут по земле, стремятся ко мне, словно ручей, нашедший новый путь. Отзвуки жизни Истэйна, уже слишком тихие, слабые в этих краях, скользят в его бойких порогах, как щепки. Это сильная машина, у неё есть зубы, она плотоядна, как я. Пасть распахивается, и ручей исчезает, поглощённый новой волной. Ни звука. Мой мир стал безмолвным, как посмертные воды Белой Сестры.

— Здравствуй, Ти-Джи.

Двое идут по берегу, двое, мне уже незнакомых. Мальчик, которого я больше не знаю — прозрачный, светлый до пустоты, всех любимых зовёт по именам, себя зовёт только по имени. Мужчина, которого я отказываюсь знать. тяжёлый след времени тянется за ним, как мёртвый моллюск, выброшенный на берег, больше не нужный морю. Из такой дали они кажутся дружными. Мужчина держит мальчика за руку, и тот следует за ним, как воздушный змей за нитью, не помня ни о чём, кроме неба. Он не останавливается, когда его спутник замирает, всё бредёт вперёд, смешно загребая башмаками песок, глубокий и белый.

— Ти-джи, — мужчина ловит его за плечи, склоняется над ним, заглядывая в глаза, — «джи» значит наш, ты помнишь?

Волны моря и волны Лоран-Аллери шумят вокруг, мальчик молит их забрать его голос, тогда ещё чистый, тогда ещё не поражённый проклятьем.

— Я помню.

Отец не изменился. Мы почти одного роста теперь, но моё зрение двоится — он по-прежнему излучает свинцовую тяжесть, его поджарая худоба обманчива, как железная скорлупа плотоядной машины, он громоздок, огромен, он стоит в двух шагах, улыбаясь, и его улыбка погружает меня в землю, как в боль. Он ждёт, когда я отвечу, но я молчу. Я не двигаюсь с места и жду. Я слышу — слышу в который раз, так уже было! — как скрежещет его досада, разочарование — я полоумный, больной. Полустёртая память чьего-то прикосновения щекочет меня под подбородком, ерошит волосы, и я улыбаюсь ему в ответ. Думаю, эта улыбка убеждает его, что я свихнулся окончательно. Она такая странная, что, вопреки обыкновению, он не подходит ко мне, не пытается прикоснуться.

— Вижу, ты рад.

Мёртвые земли воют вдали. Море недалеко, но я не слышу его — слышу только этот тоскливый вой. Я улыбаюсь. Я молчу.

— Мама мне всё рассказала. Просила передать, что когда тебе станет лучше, она приедет к нам. Там славно, тебе будет там хорошо. Любая музыка, какую можешь представить. Помнишь, как я говорил?

Песок под ногами крошится, мальчик знает — внизу пропасть, отец хочет бросить его туда, от отца не сбежать, не отступить, он держит за плечи. Осторожно переступая с места на место, мальчик слушает, как комья земли падают в пустоту, в гущу кошмаров, слышит скрежет голодных домов, запах мёртвого, пронзённого железом моря.

— Есть место, предназначенное для тебя. Сианта. Мы поедем туда. Там твой дом.

Мальчик бьётся, яростно мотает головой, пытается удержать её над волнами, не захлебнуться и не заговорить.

— Ну, что же ты?