Добавить в моё избранное
133 мин, 42 сек 18477
Он бежал, а вокруг колыхались тёмные волны, лианы и белые цветы на волнах — этот сон прятал его и заслонял от него весь мир.
Нас рэйна хранят, судьбы мира сплетая.
В чаще лесной живут подле Храма, всегда подле Храма.
Они не позволят — ты путь не найдешь к ним.
Жизнь им подвластна, море им вторит,
Отзывается, мчится, приходит на зов.
Рэйна могут коснуться и чувств, и желаний,
Изменить твои мысли и путь твой направить,
Оградить от беды и привлечь наказанье.
Их воля как море, их сила как море,
Дыхание мира их души и жизнь.
Пробуждение
В Лоран-Аллери длинные ночи. Я слышал, что где-то подобная темнота мерцает мириадами подводных огней и приручённых звёзд, освещающих улицы, так что кажется, будто небо уже здесь. Но у нас всё не так, у нас ночи бездонны и беззвучны, словно море уже проглотило всё вокруг — такой тихий, густой воздух, такие громадные тени холмов вокруг — как окаменевшие волны. Может быть, так и есть — мы скрываемся в глубине, а те люди, что предали нас — небо на горизонте. Эта мысль утешительна, очень — море не превращается в небо, и вряд ли наши страны когда-либо объединятся.
Я бреду в темноте, напевая песню на мёртвом языке. Иногда мне кажется, что новая тень — это не тень, а вал из земли, взрыхлённой и влажной, и я обхожу её, а иногда бреду прямо сквозь эту землю, сквозь спутанные корни, сквозь не взошедшие семена и травы. Песня, превращённая моим слабым голосом в невнятное бормотание, освещает путь, я следую за ней, чтобы не сбиться с дороги. Я пою о бесконечном путешествии, мимо меня медленно, как причудливые облака, проплывают годы и страны, я теряю своих спутников одного за другим и встречаю новых. Я пропускаю, обхожу те куплеты, где мне предстоит сражаться — для сражений нет ни сил, ни дыхания, и потому мой путь так извилист, что я, пожалуй, могу случайно вернуться домой. Это было бы грустно и глупо, но я не хочу оставаться в этой тихой темноте, и продолжаю следовать за песней. В этой песне меня невозможно узнать — в моём имени всего два слога, я решительный и свирепый.
Выйду ли я когда-нибудь на дорогу? Мне рассказывали о других городах, о множестве городов, но никогда по-настоящему не верил в их существование. Лоран-Аллери — бесконечный сон, бесконечный штиль, и тень нашего дома, и тепло рук Фрэи — всё это будет длиться до тех пор, пока буду осознавать, кто я. Возможно, поэтому мне совсем не грустно. Я не верю, что и в самом деле куда-то иду. Только тёплая память, голубоватый сок, смешавшийся с моим дыханием, мешает этому неверию и делает землю вязкой, заставляет обернуться. Но я не оборачиваюсь, я иду за песней.
О, Варэи, Варэи, рассветный цветок
Её имя смешалось с мёртвым языком, я вздрагиваю, очнувшись. Прохладные слова прошлого больше не успокаивают, снова этот густой пыльный вкус — я выкашливаю её имя и замираю, прислушавшись. Где-то рядом люди, но я столько времени брёл сквозь тени и землю, что не могу понять — впереди ли они, за спиной, под землёй, или же у меня в голове. Есть лишь один способ узнать — и я, зажмурившись, прислушиваюсь к шёпоту моей крови, моего искажённого дара, двигаюсь ощупью длинных шагов, подбираюсь ближе к свету незнакомой жизни.
Мне не повезло.
Я надеялся, что встречу бродячих музыкантов — единственную знакомую мне породу людей. Я надеялся, что назову имя Тин, или другое родное имя, и они вспомнят какую-нибудь связанную с этим именем песню, и я смогу какое-то время провести в их обществе. След таких трупп невозможно отыскать, он извилист и неповторим, как мелодия. Даже если кто-то станет преследовать меня, ничего не получится. Отец ничего не понимает в музыке, ничего не понимает в том, как живёт наша семья. Не понимает Фрею и меня точно никогда не сможет понять. Мой след совьется сотней узлов, останется так же ему невнятен, мы не встретимся никогда, а музыка излечит изъян моей крови — на всё это я надеялся, когда взмахнул рукой на обочине, подавая знак путникам.
Но мне не повезло.
Повозка старая, она разболтано скрипит на разные голоса. Эти голоса остались ей из прошлых её жизней. В первой жизни она перевозила огромные мешки с зерном, скрип этой жизни осыпающийся и шершавый. Во второй жизни, лет десять назад, она действительно принадлежала труппе музыкантов. Я немного опоздал. Бывает. У этой жизни скрип пронзительный, похож на пьяный плач певицы, потерявшей голос.
В нынешней жизни повозки здесь оказался я. Я сижу, прислонившись затылком к её скрипучему борту, и почти засыпаю. Я слушаю о дорогах, которые эта повозка уже проехала, и пытаюсь понять, что за люди собрались рядом со мной. Их четверо, или, точнее, пятеро — я уверен, возница их старый друг, принадлежит к той же породе, что и они. Лица угрюмые, глаза тёмные, а кожа как будто является продолжением мятой и грязной одежды.
Нас рэйна хранят, судьбы мира сплетая.
В чаще лесной живут подле Храма, всегда подле Храма.
Они не позволят — ты путь не найдешь к ним.
Жизнь им подвластна, море им вторит,
Отзывается, мчится, приходит на зов.
Рэйна могут коснуться и чувств, и желаний,
Изменить твои мысли и путь твой направить,
Оградить от беды и привлечь наказанье.
Их воля как море, их сила как море,
Дыхание мира их души и жизнь.
Пробуждение
В Лоран-Аллери длинные ночи. Я слышал, что где-то подобная темнота мерцает мириадами подводных огней и приручённых звёзд, освещающих улицы, так что кажется, будто небо уже здесь. Но у нас всё не так, у нас ночи бездонны и беззвучны, словно море уже проглотило всё вокруг — такой тихий, густой воздух, такие громадные тени холмов вокруг — как окаменевшие волны. Может быть, так и есть — мы скрываемся в глубине, а те люди, что предали нас — небо на горизонте. Эта мысль утешительна, очень — море не превращается в небо, и вряд ли наши страны когда-либо объединятся.
Я бреду в темноте, напевая песню на мёртвом языке. Иногда мне кажется, что новая тень — это не тень, а вал из земли, взрыхлённой и влажной, и я обхожу её, а иногда бреду прямо сквозь эту землю, сквозь спутанные корни, сквозь не взошедшие семена и травы. Песня, превращённая моим слабым голосом в невнятное бормотание, освещает путь, я следую за ней, чтобы не сбиться с дороги. Я пою о бесконечном путешествии, мимо меня медленно, как причудливые облака, проплывают годы и страны, я теряю своих спутников одного за другим и встречаю новых. Я пропускаю, обхожу те куплеты, где мне предстоит сражаться — для сражений нет ни сил, ни дыхания, и потому мой путь так извилист, что я, пожалуй, могу случайно вернуться домой. Это было бы грустно и глупо, но я не хочу оставаться в этой тихой темноте, и продолжаю следовать за песней. В этой песне меня невозможно узнать — в моём имени всего два слога, я решительный и свирепый.
Выйду ли я когда-нибудь на дорогу? Мне рассказывали о других городах, о множестве городов, но никогда по-настоящему не верил в их существование. Лоран-Аллери — бесконечный сон, бесконечный штиль, и тень нашего дома, и тепло рук Фрэи — всё это будет длиться до тех пор, пока буду осознавать, кто я. Возможно, поэтому мне совсем не грустно. Я не верю, что и в самом деле куда-то иду. Только тёплая память, голубоватый сок, смешавшийся с моим дыханием, мешает этому неверию и делает землю вязкой, заставляет обернуться. Но я не оборачиваюсь, я иду за песней.
О, Варэи, Варэи, рассветный цветок
Её имя смешалось с мёртвым языком, я вздрагиваю, очнувшись. Прохладные слова прошлого больше не успокаивают, снова этот густой пыльный вкус — я выкашливаю её имя и замираю, прислушавшись. Где-то рядом люди, но я столько времени брёл сквозь тени и землю, что не могу понять — впереди ли они, за спиной, под землёй, или же у меня в голове. Есть лишь один способ узнать — и я, зажмурившись, прислушиваюсь к шёпоту моей крови, моего искажённого дара, двигаюсь ощупью длинных шагов, подбираюсь ближе к свету незнакомой жизни.
Мне не повезло.
Я надеялся, что встречу бродячих музыкантов — единственную знакомую мне породу людей. Я надеялся, что назову имя Тин, или другое родное имя, и они вспомнят какую-нибудь связанную с этим именем песню, и я смогу какое-то время провести в их обществе. След таких трупп невозможно отыскать, он извилист и неповторим, как мелодия. Даже если кто-то станет преследовать меня, ничего не получится. Отец ничего не понимает в музыке, ничего не понимает в том, как живёт наша семья. Не понимает Фрею и меня точно никогда не сможет понять. Мой след совьется сотней узлов, останется так же ему невнятен, мы не встретимся никогда, а музыка излечит изъян моей крови — на всё это я надеялся, когда взмахнул рукой на обочине, подавая знак путникам.
Но мне не повезло.
Повозка старая, она разболтано скрипит на разные голоса. Эти голоса остались ей из прошлых её жизней. В первой жизни она перевозила огромные мешки с зерном, скрип этой жизни осыпающийся и шершавый. Во второй жизни, лет десять назад, она действительно принадлежала труппе музыкантов. Я немного опоздал. Бывает. У этой жизни скрип пронзительный, похож на пьяный плач певицы, потерявшей голос.
В нынешней жизни повозки здесь оказался я. Я сижу, прислонившись затылком к её скрипучему борту, и почти засыпаю. Я слушаю о дорогах, которые эта повозка уже проехала, и пытаюсь понять, что за люди собрались рядом со мной. Их четверо, или, точнее, пятеро — я уверен, возница их старый друг, принадлежит к той же породе, что и они. Лица угрюмые, глаза тёмные, а кожа как будто является продолжением мятой и грязной одежды.
Страница
7 из 36
7 из 36
