Голубой гибискус

Дождавшись автобуса с красной табличкой возле цифры «пять»— «БРИГАДИР МАРШРУТА», Курин стал протискиваться в забаррикадированную человеческими телами дверь. Наверное, так много народу набилось впервые.

Степаныч приподнялся со своего кресла, и, узрев сына покойного приятеля, обратился к парню, занимающего, по его мнению, слишком много места:

— Слушай, лохматый! Ну ты, ты, — с сережкой в носу! Не видишь, что ли, — выход так загораживаешь, что людям не войти. Ты двинься там как следует!

«Лохматый» предпринял неловкую попытку помочь людям, но она не принесла сколько-нибудь заметного результата.

Водитель собаку съел на улаживании подобных вопросов, и отчаиваться не собирался. Он повернулся посмотреть, как обстоят дела в задней части салона, но ничего не разглядел сквозь сбившуюся за его спиной плотную людскую массу, однако все равно на всякий случай сурово прикрикнул:

— Почему задняя площадка пустует! Продвигайтесь назад!

Пара пассажиров на передней площадке толкнулись, но просторнее у двери не стало.

Не оставлять же Курина на улице. К тому же, терять прибыль было не в традициях Федора Степаныча, — тот факт, что молодой человек являлся сыном хорошего друга водителя, не давал ему права ездить бесплатно. И водитель резюмировал:

— Как хотите. Значит, будем стоять. Я на работу не опаздываю, могу и покурить.

Он взял с приборной панели картонную коробку, вынул из нее сигарету и действительно закурил.

Женщина из середины салона попыталась протестовать:

— Но товарищ водитель, мы-то чем виноваты? Раз мест больше нет, поедем без них!

— Что?!— возмутился мужчина с улицы, делающий, как и Курин, попытки проникнуть в салон, — Да что вы говорите такое! Мадам, есть ли у вас совесть вообще?— Он запрыгнул на нижнюю ступеньку и стал неистово толкать волосатого юношу, — Давайте, правда, уже двигайтесь! Сегодня мне на работу никак нельзя опаздывать! Всегда ведь сзади места — хоть танцуй!

В самом деле — в автобусе потеснились и мужчина оказался в салоне.

Водитель оживился. Он вынул сигарету изо рта.

— Во-от! Можете ведь, а то ворчите все! Ну-ка, волосатый, — я тебе что сказал — двигайся же!

— Куда двигаться-то, раз некуда больше!— рассердился юноша, — Вы вон на сиденье возле себя посадите кого-нибудь, и будет место!

— Оно занято, умник!

— Чем — вашей кепкой?

Лучше бы парень этого не говорил.

Федор Степаныч сдержался, но прощать подобную дерзость не думал.

— Вообще-то здесь место того молодого человека, что сейчас у двери мучится. Ты знаешь что: пропусти его поскорее и поедем уже. Выйди наружу, а потом за ним протиснешься.

Наивный юноша! Вот уж вправду, волос длинен — ум короток.

Едва Курин оказался в автобусе и стало понятно, что больше никому в салоне не поместиться, Степаныч бросил: «Все, ребята, отходите от двери, следом еще автобус идет!» и тронулся с места.

Порою Степаныч бывал слишком жесток. Вот и сейчас — деньги с юнца он взял, однако провез парня всего одну остановку, хотя тому еще нескоро было выходить. И насчет позади идущего автобуса шутка не очень добрая вышла, учитывая, что, как помните, на маршруте был только один автобус. Придется бедолаге на перекладных добираться, ведь если он станет дожидаться «пятерки», когда она будет делать новый круг, то порядочно опоздает в училище. К тому же, не сомневайтесь, водитель и на следующем кругу потребует с него пятнадцать рублей.

Курину совестно было протискиваться к свободному месту: перед ним стоял пожилой мужчина. Наверное, правильнее было позволить присесть ему, но Федор Степаныч так не считал.

— Давай, Леша, проходи. Что ты еле ползешь-то? Да не стесняешься ли ты? Старикам сидеть вредно, — глянул он дерзко на пенсионера, — у них всех, как у одного, геморрой, им сидеть вредно. Хе-хе. Я и сам бы постоял, но стоя педали не очень-то пожмешь, да и скорость не переключишь. — Дедуля, посторонись же.

Спорить с царем автобуса — себе дороже. Мужчина не первый раз ехал этим маршрутом, знал местные обычаи, потому потеснился как мог.

— Значит, развелся, — сказал Федор Степаныч, когда Курин оказался наконец возле него.

— Угу.

— И хорошо, и слава богу. От баб один только вред в жизни. Неспроста ж говорят: баба с возу — кобыле легче. А нашему брату и подавно легче. Ты даже не думай переживать.

— Да я не особенно переживаю…

— Вот и нечего. Я, когда свою-то старуху прогнал, тоже думал: каково теперь жить-то мне будет? Вроде, знаешь, по-накатанному жил раньше, не задумывался, а выгнал эту, и вроде как-то непривычно стало. Бывало, щей своих дрянных наварит, поноет, что немощь новая проняла, — за много лет к такому я привык. А теперича-то: ни щей, ни трепа ее глупого! По уму-то, вроде как и хорошо должно быть — надоела смертельно!