This is my world

Но нужно поспать, чтобы сила не покинула. Кровать встречает меня звоном пружин. Сама она железная, старинная, какие я люблю. В моей спальне все в такой стиле. Если уж отставать от моды, то по полной программе. Отстать от моды на несколько столетий — что ж… мне нравиться.

Точно, мне нужно отдохнуть часок-другой, кто знает — может сегодня меня навестит Сид. Давненько мы не встречались. Может быть сегодня наши пути пересекутся.

(Страница намокает от капающих на нее слез, чернила размываются. Написанное читается с трудом.)

Моя самая большая мечта — чтобы он обо мне вспомнил. Нельзя забывать друзей, даже если ты… даже если…

Ведь я его помню. И, уверенна, буду помнить.

Сид, я знаю — ты вернешься.

Я правилась в сон, как в пропасть.

Она и правду заснула, и если бы миссис Керлвуд это сейчас видела, она прослезилась бы от счастья. С недавних пор Анастасии полюбилось бодрствовать целыми сутками. Оттуда и груги под глазами. Но сказать дочери, что спать надо, она не решалась. Джулия начала ловить себя на мысли, будто начинает серьезно опасаться своей дочери. Она ожидала, что в скором времени Энни вытворит что-нибудь эдакое, выходящее за рамки здравого смысла. Как это, в общем, не раз случалось.

Порой миссис Керлвуд чувствовала себя самой несчастной и все чаще и чаще плакала.

Ее дети… Ее любимые дети. Сын в тюрьме, и неизвестно, когда выберется, а дочурка (как же тяжело думать так о родной дочери) потихоньку сходит с ума («Нет! — поправила себя Джулия. — Немного не в себе»).

— О чем ты опять думаешь? — спрашивает отец.

У него сегодня выходной, он сидит в кресле на кухне, спрятавшись за газетой. Ему в какой-то степени тоже тяжело, но он тщательно это скрывает.

— Все о том же, Ричи. Я не знаю, как помочь Энни.

Она села за стол, сложив руки, тихо вздохнула. На миссис Керлвуд был летний ситцевый сарафан, но она уже успела нещадно заляпать его жирными пятнами.

— Не одни психиатр не может ей помочь, что ты с себя спрашиваешь?

— Не знаю! НЕ ЗНАЮ! Ничего не знаю… Что делать? — взвилась бедная женщина.

Из-за стола она встала и побрела к холодильнику за успокоительными каплями.

Все это время мистер Керлвуд не отрывался от своей газеты. Не то, чтобы она была такая уж захватывающая — ему до ужаса осточертело смотреть на нервную жену. Она всегда принимала все близко к сердцу, и он уже начинал опасаться, не захочет ли она наложить на себя руки от этого постоянного стресса. А что касается Джулии, она сама часто об этом упоминала.

— Никогда не думала, что мне будет так тяжело, — со вздохом сказала она.

— Ну правильно, мы никогда ничего не знаем наперед, — философски заметил ее муж.

Словом, день шел своим чередом. Такой же скучный и тоскливый день, как и множество других. Семья Керлвудов переживала не самый приятный период. А как еще себя вести, если твой родной ребенок постепенно уходит от реальности, безвозвратно погружаясь в себя?

Лана Броукс — ученица средней Свитлэндской школы:

— Сид? А, Сид Тельбот, помню конечно! Как же забыть… Он или у нас не учился. Или просто не утруждал себя посещением занятий. Хотя я хорошо помню, что этот парень ошивался недалеко от школы. Мы выходили курить на переменке и всегда его видели. Мы к нему привыкли, знали его имя и фамилию, знали сколько ему лет; некоторым девчонкам он нравился. Но мало кто из нас с Сидом общался — какой-то он нелюдимый. Вечно во всем черном — рубашка, джинсы, ботинки — все в одном свете. Частенько он ходил в шапке (естественно — тоже черной). Мы даже подумали, что он гот или сатанист какой-нибудь.

Что удивительно, Сида все знали. Абсолютно все. А вот он, как будто, и никого. Своеобразная знаменитость — мрачный и таинственный — он многих притягивал. Сколько же девушке по нему сохло! Не отрицаю — даже я. Только вот ему будто все фиолетово было.

Мы были поражены… ошарашены, когда он стал не с того ни с сего общаться с той накрашенной малолеткой.

Анастасия, едва перешедшая в среднюю школу, одну из тех, что в городе Свитленде, где она и жила, быстро поняла, что к чему. Если ты не такой, как все — тобой либо восторгаются, либо чмырят. Ко всему прочему, не от первого не от второго твоя жизнь лучше не делается.

Энни невзлюбили за ее непохожесть на других. Она только мысленно усмехалась — «Отлично… прекрасно… ничего нового — привыкли»… Высокая и худая — она была похожа на парня; фигура может и давала о себе знать, но за соответствующими скинхедовскими шмотками ее было не разглядеть.

Что было по настоящему странно и необъяснимо, так это то, что эта девчонка чуть ли не с десяти лет подводила черным глаза. Сперва, разумеется, мать ругалась (Ты на малолетнюю шлюшку похожа! Не понимаешь что ли?), но, поняв, что дочь никак не переубедишь, сдалась. Такой уж у Энни характер — ничего не поделаешь.