This is my world

Привычная донельзя картинка — юная Анастасия Керлвуд идет по коридору школы, а туповатые старшеклассники, посмеиваясь, оборачиваются. «Ну-ка быстро умойся, иная я расскажу твой матери!» — кричат он презрительными голосами. То же самое и преподы говорили.

Да ну их… Слушать чьи-то слова в этой жизни — надо ли? Какой смысл.

В школе она прославилась, как «чумная». Те же самые старшеклассники дали ей такой погонялово. Энни не обращала внимания, ходила из класса в класс за толпой школьников, с головой погруженная в себя. Быть такой в свои двенадцать лет — не странно ли? В этом возрасте нужно радоваться жизни, начинать курить и тусоваться, встречаться с мальчиками и скандалить с нудными предками… А Энни была какая-то ненастоящая, наспех сделанная «кукла», которую не научили быть человеком.

Однажды девочки из класса от нечего делать решили составить ей компанию после школы. Энни всегда ходила пешком домой, они за ней и увязались.

Поняв, что чумная Керлвуд не намеренна первой начинать беседу, заговорила другая, по имени Синтия.

— Энни, а ты не хочешь пойти ко мне на день рождения? Весело будет.

Керлвуд, явно не довольная тем, что ее сопровождают, да еще разговаривают с ней, сначала будто не пожелала отвечать. Но даже она знала. что когда задают вопрос, молчать не вежливо.

Поэтому она сказала, немного помедлив:

— Не хочу. А ты что — хочешь?

Вопрос поставил в тупик. С этой Энни невозможно по-человечески перекинуться и парой слов, это уж точно.

— В смысле? — переспросила одноклассница.

— Я не уверенна, что ты так уж жаждешь увидеть меня на своем празднике, — пояснила Керлвуд терпеливо.

— Ну почему же…

Видно, как она мнется. Синтия мнется, когда говорит. Другие трое девчушек предпочитают молчать — резкость, с которой Энни произносит слова, убивает. Правда в глаза — вот как это называется. И не все на такое способны.

— Ты за идиотку меня держишь? Меня можно пригласить только для показухи — «типа, посмотрите, я привела нашу знаменитость — Энни Керлвуд — давайте поприкалываемся над ней немного»…

— Не понимаю…

— О, как все запущенно. Одно тебе скажу — я не дура.

Одна из подруг Синтии — Триша решила поддержать подругу, тем более что Энни она чуть ли не ненавидела.

— Ой, я не могу на тебя! Эн, ты же не крутая — как ты не понимаешь! Очень ты нам сдалась… Тебя хамят по всей школе.

— Веришь-нет — мне посрать. И не зови меня Эн. Меня от этого мутит. Ладно, до скорого, девочки.

И она свернула к парку.

Как только Керлвуд удалилась на приличное расстояние Триша зашлась в истерике:

— Бесит! Бесит меня эта сучка!!! Чего вот она из себя строит? Всю жизнь с ней учусь. Достала.

— Она правда странная.

— Зачем она так вообще себя ведет?

— Не удивительно, что у нее друзей нет.

— И никогда не было, — ехидно пояснила Триша.

Они были настроены долго перемывать косточки Керлвуд. Но лаже такое милое занятие надоедает, да и дорога домой не резиновая. Попрощались, разошлись, и до начала следующего дня забыл о своенравной Керлвуд.

Это была середина осени, хотя с тех пор мало что изменилось. Теперь только все знали, что за фрукт эта нелюдимая Энни и цеплялись к ней не часто. Воображения хватало лишь на комментарии начет внешности.

Вот и прошел год в этой школе. Ну, почти прошел, — писала она в конце тетради, сидя в парке на скамейке, — сейчас май и довольно тепло. У меня с утра паршивое настроение. Е#аные месячные пришли — а разве это может кого-то радовать? В первый раз в жизни — как снег на голову посредине лета. Не смотря не на что, я — девчонка, и от этого не спрячешься. Жаль.

Мне интересно, зачем я вообще родилась?

Она привыкла записывать свои мысли. Так, как Энни казалось, лучше думалось. А писать можно было где угодно.

В парке ей нравилось. Сюда почему-то мало народу ходило. Всегда можно посидеть в одиночестве и подумать. И никто не мешает.

Размышляя о жизни и смерти, она вдохновенно писала. Ручка скользила по бумаге, выводя неровные строчки.

А потом, к ее неудовольствию, к ней кто-то подсел. Энни подняла голову от тетради, и поняла, что это Сид Тельбот.

Естественно, она тоже о нем слышала.

Энни.

Как сейчас помню нашу первую встречу. Он сказал, что иногда ему хочется умереть. Я, тогда двенадцатилетняя девочка, вскинула голову и спросила, зачем ему это надо. Сид ответил, что жизнь пуста и неинтересна, да к тому же интересно, что будет после смерти. Он просто умрет и все. Конец-бесконечная монотонная тьма. Сид соглашался со мной. Мы сидели и молчали, и это было приятно.

Отчего-то мне казалось, что я сижу напротив зеркала, что Сид Тельбот — это и есть я, это мое отражение.