Корректор

Мучительно, странно. Вирусом, от которого не избавился до сих пор. Сей вирус вызывался страстью к путешествию по заброшенным домам.

А что касалось Марго…

Нет! Память Влада возопила, забилась в истерике.

Он и сам понимал, что это уже слишком. У него не хватит сил так глубоко нырнуть в прошлое! Не сейчас. Сейчас он рискует не выплыть на поверхность.

Он вспомнит все завтра, при свете дня, и решит, как ему быть.

Завтра. Все завтра.

… Или, он придет к решению сегодня ночью. И ночь вселяла большую уверенность, чем все оставшиеся дни.

— Прошу вас, Павел Сергеевич! Я не могу… больше не могу… Пожалуйста! — Сидя на больничной койке, Ева плакала навзрыд. Из глаз текли слезы, из носа сопли. Всю эту выстраданную влагу она размазывала по белому халату доктора.

— Ева, Евочка, — приговаривал бородатый доктор, гладя ее по голове. — Успокойся, девочка моя. Я не могу сейчас дать тебе успокоительное, это опасно, ты же знаешь. Постарайся взять себя в руки. Ты сильная!

Девушка отодвинулась от спасительной жилетки. На рыхлом животе доктора она почти разглядела слепок собственного лица. Ей стало стыдно.

— Не могу больше, — в нос, после плача, сказала Ева. — Никаких сил нет.

Девушка опустила босые ноги, пытаясь нащупать больничные тапки, но ничего не нашла. Тогда она встала, босая, на холодный пол. На ее руке болталась трубочка от капельницы, ненасытным ртом медицинской иголки присосавшаяся к вене.

— Девочка моя. Успокойся.

Павел Сергеевич мягко, но настойчиво взял девушку за плечи и заставил ее снова опуститься на койку.

— Думаешь, я не понимаю, как тебе трудно? — Он отлепил липучку и осторожно вынул иголку из вен. Потом сел на стул и подъехал к ней максимально близко. Так, что их глаза оказались на одном уровне. — Я все понимаю, родная моя.

В тишине слышно было, как на соседней койке, за ширмой, сенсор сердечного ритма размеренно пульсирует, отмечая частоту сокращений чужого сердца. Ева не смотрела в ту сторону. Она предпочитала не знать, как пациент выглядит сейчас. Ей вполне было достаточно фотографии. И чем более веселым на ней выглядел очередной пациент, тем лучше.

— Ева, послушай меня, — тихо сказал доктор. — Я до сих пор не представляю себе, как ты это делаешь. Но семьдесят положительных случаев из ста — это семьдесят спасенных! Когда мы начинали с тобой, еще совсем девочкой, шесть лет назад, ты была первой, у кого получилось. Каюсь, тогда, имея под рукой тысячи желающих для экспериментов, я решил, что дело в шляпе… Но… Ты сама знаешь это «но».

Доктор замолчал. Ева смотрела прямо перед собой. Конечно, она знала, в чем секрет этого «но». В палате царил полумрак и ее опять потянуло в сон. Размеренный голос Павла Сергеевича успокаивал.

— Я написал десятки трудов и могу на пальцах разложить весь химический процесс. Я могу часами говорить на тему, что кровь пациента, находящего в коме, проходя через… скажем, модификатор, создает своего рода загрузочную программу. Что остается только найти желающих загрузить эту программу и соединить с пациентом. Владея всеми кодами, так — казалось бы легко — найти путь к жесткому диску пациента, где хранится резервная копия. И тогда здоровому субъекту ничего не стоит использовать данные для восстановления всей системы. Системы жизнедеятельности больного человека. Да-с… Банально выражаясь, ты, моя девочка, загрузочный диск для восстановления системы…

Ева непроизвольно усмехнулась. Ей нравилось, когда доктор так ее называл.

— Я все про это знаю. И я не знаю ничего. Я не могу понять, как у тебя это получается. Я могу понять только одно — тебе чертовски трудно. И еще — кроме тебя, больше некому. Да-с. Я давно не называл тебе цифры. Тысяча семьсот тридцать два. Вот столько их было. Желающих участвовать в эксперименте. И это притом, что родственников я не считаю. И что же? Ты сама знаешь ответ. Скажи мне его. Прошу тебя.

Ева набрала в грудь побольше воздуха и ответила.

— Получается только у меня.

— Да, девочка моя. Кроме тебя больше некому. Ты видела эти палаты, забитые пациентами в коме. Там родственники уже потеряли надежду на спасение. Физически, мы с тобой не можем брать на себя больше двух пациентов в неделю. Но… Для них это шанс. Ты спасаешь людей, девочка моя. Это так.

— Тридцать из ста…

— Семьдесят из ста! Вот о чем ты должна думать!

— Я не могу больше, поймите меня, Павел Сергеевич. Это выше моих сил, — Ева опять свесила ноги. На этот раз тапочки нашлись. Она надела их и пошла к тумбочке, в которой лежала ее одежда.

Доктор молчал. Нисколько не стесняясь, Ева надела на голое тело футболку, потом джинсы. Она старалась не слушать ни шумное дыхание Павла Сергеевича, ни тихий зуммер сердечного ритма больного. Когда надевать осталось нечего, не оборачиваясь, девушка направилась к выходу.