Корректор

Свой! Ну почему, Ева прикусила губу и опять у нее участилось дыханье, почему никто не мечтает о райских кущах? Где прекрасные сады, водопады и реки, белый песок и ласковое солнце? Где ангельский закат и милые длинноволосые мальчики (девочки), ведущие долгие беседы о смысле жизни? Почему, черт возьми, даже у детей фантазии заполнены ужасом, перед которым меркнет эта чудная сценка из постапокалипсиса, со всеми его: обжигающим светом, трупами, монстрами, тьмой и фатальным разрушением?

Делать нечего, пришлось наступить себе на горло. Как там в пословице? Взялся за гуж и… Заткнись, не чирикай.

Лестница оказалась в сносном состоянии. Только без перилл. Весь провал межэтажных переходов был забит паутиной. Она свисала, в бесконечной путанице грязно-белых нитей удерживая что-то живое. Там, внутри, вспучиваясь округлыми боками, ворочалось нечто. Нескончаемое длинное нечто.

Некоторое время она стояла, успокаиваясь и собираясь с мыслями. Это ее путь. Она должна. В полной темноте, держась рукой за стену, она пошла вниз. Под рукой вывернулось скользкое насекомое. Девушка одернула руку, оставаясь совершенно спокойной. Она привыкла к «милым шалостям», каждую секунду ожидая нечто подобного.

Осторожно, в кромешной тьме, Ева одолела два пролета и облегченно перевела дух — внизу посветлело. Из приоткрытой на пятом этаже двери порыв ветра донес человеческий крик.

Он все еще кричал. Тот человек. Еве оставалось только надеяться, что это не пациент. Если он так орал все время, за его рассудок следовало опасаться. В таком случае, она вернет родственникам идиота. Вернет. Потому что в глубине души уже шевелилась пиявка, жадным ртом высосавшая из сострадания его извращенную суть — эй танатос. Хорошую смерть.

Девушка спускалась, слыша звук своих шагов и придыхание в такт того большого, что запутавшись в паучьих сетях, свесилось с последнего этажа. С мстительным чувством добравшись до первого этажа, Ева ожидала логического завершения грандиозной конструкции и обманулась. В бетонной плите зияла дыра. Почти правильной, округлой формы с обугленными краями. Туда, еще ниже, в недоступное взору земное нутро уходила паучья матрица.

Жалобно свистел ветер, поднимал с пола мусор, прятал его по темным углам. Здесь было светло. Стараясь не поворачиваться спиной к белесым сетям, Ева двинулась по коридору, осторожно повернула за угол. Боковым зрением уловив движение, она тут же отпрянула и вжалась спиной в стену. Постояла, потом заглянула за поворот.

В дверном проеме висел труп. Судя по всему, смерть наступила недавно. Неестественно вывернутая, раздутая шея, за которую цеплялось кольцо толстой веревки, коротко стриженый ежик волос, запорошенный пеплом, раздутое лицо с высунутым синим языком — словно последняя попытка подразнить смерть. Молодой еще парень.

Ева беззвучно перевела дух и брезгливо поморщилась. Но не труп являлся причиной неудовольствия. Все тело мертвеца: камуфляжная форма, длинные руки, ноги в армейских ботинках, все было покрыто деловито снующими пауками. Огромными, размером с ладонь. По-хозяйски обосновавшись на повешенном, они сновали, обволакивая тело тонкими нитями. Это показалось Еве кощунственным, но ей не хватало ни желания, ни времени на то, чтобы сбросить и раздавить мерзких тварей.

Выход был один. И лежал он мимо мертвеца, занимавшего почти весь дверной проем. Свет, падающий из холла, был ярким. Огромные пауки, ползавшие по лицу, отбрасывали странные тени. Казалось, лицо повешенного постоянно меняется — удлиняются носогубные складки, растягивая мертвые губы в издевательскую улыбку. Не отрывая лопаток от бетона, Ева двинулась к выходу. Вблизи пауки производили еще более мерзкое впечатление. Она присела на корточки. Здесь, у самого пола имелось макЕвально свободное пространство, подходящее для того, чтобы протиснуться, не задев тела. В тот короткий миг, пока Ева, скользнув по стене, буквально вывалилась в соседнее помещение, ее память запечатлела пауков, вдруг, как по команде застывших, уставившись на нее десятками фасеточных глаз. И в каждой ячейке — или это только показалось? — она разглядела собственное, перевернутое изображение. Уже в следующее мгновение, метнувшись через холл, Ева притаилась за игровым аппаратом, лежащим на боку.

Исключая звук собственного дыхания, девушка не слышала ничего. В лучах клонившегося к закату светила оседала пыль, поднятая ее движением. Холл был большим. За несколькими наполовину разрушенными бетонными перегородками, затруднявшими обзор, стояли банкоматы, на стене висела пробитая пулей плазменная панель. В разбитых окнах гулял ветер, не оставляя без внимания и дыру в потолке, как раз над тем местом, где пряталась Ева. Она с досадой осматривалась по сторонам, чертыхаясь про себя. Ничего из того, что могло бы служить оружием, поблизости не имелось. Это было очень плохо. Девушка поднялась, машинально нащупав в кармане в кармане шнур — как мертвому припарка.