Корректор

Девушка находилась уровнем ниже Влада, и по всем законам физики он должен был смотреть на нее свысока. Но было наоборот.

— Ты тоже считаешь, что инициация должна проходить безболезненно? — спросила вдруг она.

Надо же. Она все-таки соизволила с ним заговорить. Ожидавший услышать от такого совершенного творения-вамп волнующий, низко поставленный голос, Влад непроизвольно поднял брови — ибо услышал мелодичный, нежный голосок, скорее приличествующий какой-нибудь старшекласснице. И то, только перед первым экзаменом.

Девушка в красном звонким смешком констатировала замешательство портье. Но тем скорее он собрался с духом.

Нет, Влад не сказал ни слова. Ни к чему тут слова. До него с опозданием дошло, что не к добру это появление дамы с нижнего уровня отеля. Молодой человек учтиво кивнул — понимай как хочешь — и пошел к лестнице, ведущей наверх. Пошел, унося в сердце не только тревогу.

Запах ее духов. Скорее всего, он развеялся еще до того, как портье поднялся на второй этаж. Но тяжелый, сладкий аромат катализатором поднял с глубин души манящее черными атласными простынями воспоминание о том, чего нельзя было делать. Никогда. То самое воспоминание, которое покоилось на самом дне, погребенное под десятком подобных, о которых не хотелось думать, оно — самое отвратительное.

С этим осадком он ступил на третий этаж, уже подсознательно принимая бегущую по коридору Эллочку с растрепанными волосами и пламенно горящими глазами.

Позже до Влада дошло, что не страх от увиденного зажег это пламя. Совсем не страх.

Хорек.

Гибкое, лоснящееся тело, скользнуло в угол. В полутьме блеснули глаза — в черных бусинах плеснулось равнодушие. Оно и понятно. Какой интерес для зверька мог представлять человек? Скорее угроза.

Ева опустилась у клетки на корточки и ей повезло. Она разглядела острую мордочку притаившегося в норе зверька, тельце, покрытое гладкой шерстью. Хорек ощерился. В черных бусинах скользнуло беспокойство и в ту же секунду гибкое тело втянулось в тень, туда, где разглядеть его было невозможно.

Девушка посидела возле клетки еще некоторое время, но хорек больше не показывался. Ноги затекли. Несмотря на то, что надпись на плакате, ржавыми гвоздями прибитом к стене, гласила «Близко не подходить! Звери кусаются!», Ева ухватилась руками за прутья и поднялась.

В следующей клетке, на возвышении, выкатив между ослепительно белыми клыками влажный язык, лежал шакал. Судя по всему, сытый. На полу, наполовину растерзанный, валялся труп какого-то зверя. Ева поспешно отвела взгляд. Ей совсем не улыбалось гадать, кем был этот зверь при жизни.

Когда девушка возникла у клетки, шакал мгновенно — движение не уловить — повернул голову и остановил на Еве неподвижный тяжелый взгляд. В глубине темных глаз дрогнуло любопытство. Хотя, вполне возможно, девушка и ошибалась, приписывая зверю человеческие черты. Шакал умный и прутья, делившие пространство на квадраты и наверняка, не один раз проверенные на прочность, красноречиво доказывали — любая возможная добыча вне досягаемости для острых клыков.

Шакал не двинулся с места, когда Ева, решив его расшевелить, легонько стукнула ладонью по прутьям. Только шевельнулось ухо, да легкая дрожь пробежала по сухопарому телу.

Скользнув взглядом по табличке с надписью «Гепард», Ева подошла к следующей клетке.

Красавчик. Конечно, ему было мало пространства, ограниченного прутьями клетки. Ему бы бегать по саванне за добычей, заполнять силой и желанием крови тугие мышцы. Но запертый в клетке, он бродил вдоль стен, изнуряя тело бесполезным и бессмысленным движением.

Завороженная видом мышц, перекатывающихся под кожей, Ева не заметила, как оказалась почти прижатой к прутьям.

Все случилось быстро. Ее пальцы сжимали ржавое железо, когда сорвался с места гепард. Лишенный возможности овладеть добычей, зверь поступил просто: острые когти прошлись по пальцам, мгновенно располосовав кожу. Прутья решетки с трудом устояли перед натиском доведенного несвободой до отчаяния зверя.

От испуга Ева отшатнулась, секундой позже почувствовав резкую боль. Прижав к груди окровавленную руку, она отступала назад. Беззвучно, ни разу не всхлипнув, зажимала правой рукой глубокие порезы. Но сквозь пальцы сочилась кровь, падала темными — почти черными в полутьме зверинца — каплями на бетонный пол.

— Хрен вас всех дери.

В мужском голосе не было ничего, кроме равнодушия. И, пожалуй, усталой обреченности.

Ева повернула голову. Сторож стоял у самой стены и смотрел на девушку, неодобрительно качая головой.

— Это кому написано? — Для верности старик ткнул желтым ногтем в плакат с устрашающей надписью «Человек, помни! Для хищников ты — добыча!»

— Для меня… Для нас, — скрипнула Ева. В горле пересохло от выброса адреналина.

— Для нас, — передразнил ее сторож и сразу, без всякого перехода, смилостивился.