Жестокий

— Не надо было тогда ломиться к Щербатову, выяснять его причастность к исчезновению Паши…

Мы вопросительно переглянулись. Оказывается, вчера вечером супруг Нины Алексеевны заявился в Щербатовские владения, намереваясь устроить тому форменный допрос. До самого хозяина его не допустили, и вдоволь погавкавшись с одним из телохранителей, Пашин отец был без церемоний выдворен за ограду.

Ещё раз извинившись, и пожелав благоприятного исхода ситуации, мы выскользнули прочь. Восхождение на холм казалось очень долгим, словно в икры залили свинца. Тяжёлый осадок, выпавший в сердце после визита к Нине Алексеевне, давил как верига.

— Федь! — нарушил молчание Рус. — В посёлке происходит какая-то… жесть!

— Точняк! — согласился я. — Люди пропадают пачками. Ладно, Щербатов, без него проживём… Но вот Паша… Дядя Вова хоть и ругает полицию… всё же стоило сразу ехать в Смирновку… Сейчас думаешь реально напасть на след?

— Реально, только это ему уже не поможет, — произнёс Рус тяжело, обречённо — словно опустилась плита братской могилы. — Знаешь, что я видел сейчас на озере?

— И что же? — спросил я, чувствуя, как по спине карабкается противный холод.

— Голову. Голову Паши, нанизанную на сук.

Я аж споткнулся.

— Рус, хорош прикалываться…

Разумом, однако, я понимал, что он не прикалывается. Тот неописуемый вопль уже сверлил подсознание, вплетался во все зловещие события последних дней красной нитью, на которую нелепой бусиной нанизывалась гибель Мити, его глядящая из блюда с жарким голова. Вопль, полный боли и злобы…

— Можешь сходить посмотреть, если хочешь, — предложил Рустем.

Идти не хотелось.

— Ну, и кто, по-твоему, мог его? — я замялся, подбирая слово.

Татарский брат пожал плечами.

— Не ко мне вопрос. Но явно не Щербатов. Это ж каким надо быть садистом… Да и сам он по ходу, тоже…

— Да может он просто сбежал от народного гнева?

— Смысл ему бегать? Ты же сам говорил, что деньгами он заткнёт кого угодно.

— От народного гнева бежали даже короли…

— Против королей поднимались целые нации, а не дачный посёлок, где два человека, — усмехнулся друг.

«Таз» не обошёл и наш режим. Баня на сегодня отменялась однозначно. Даже традиционный пост-озёрный завтрак был забыт. Сразу по приходу, Рустем надел на руку мешочек с чётками, и в течение полутора часов из комнаты доносилось сосредоточенное «Харе Кришна Харе Кришна Кришна Кришна Харе Харе Харе Рама Харе Рама Рама Рама Харе Харе». Да и мой аппетит поугас от треволнений. Преклонив колени пред иконами, я вспоминал все известные мне молитвы. Вскоре канонические сменились личностными — косноязычно но истово, я молил отвести беду от невинных, в особенности тех, кто стал мне дорог…

И всё же, на Бога надейся, а сам не плошай. Я приоткрыл дверь в спальню соратника.

— Рус, я выйду на минуту.

— Куда? — молниеносно повернулся он.

— Дойду до Маши.

— А! Ну давай. Удачи! Береги себя!

Я благодарно кивнул.

Запах грозы, хоть и едва уловимый, ещё витал в воздухе. Чёрные космы полных влаги облаков медленно надвигались из-за буро-зелёных пик сосняка. Молодой хряк деловито вынюхивал что-то в глинистой почве дороги, не подозревая об исчезновениях и кровавых убийствах. На миг всё человечество показалось мне похожим на этого хряка — живущее сегодняшним днём, забывая, что каждый смертен, и бывает, как сказал герой Булгакова, смертен внезапно. Быть может, его брат уже пошёл под нож, но он беззаботно роется тут в пыли, не зная, что через неделю, когда на тефтели уйдут последние остатки плоти первого, придёт его черёд.

В огороде я столкнулся с выходящим из сарая дядей Султаном.

— О, братец Кролик пожаловал! — махнул рукой чеченец. — Проходи! Развей Марусино одиночество! Она тут одна с матерью сохнет, никуда не выходит.

Похоже, я переоценил серьёзность вчерашнего конфликта.

— Никто не будет против? — осторожно поинтересовался я.

— Да с чего? — рассмеялся Султан Мухамедович. — Гости — это святое!

В просторной гостиной тепло окатило меня блаженной волной. Натопленная печь гудела мирно и сыто, вторя негромко работающему телевизору, показывающему легкомысленный телесериал. Мать с дочерью застыли на диване, зачарованные мерцающим экраном.

— Здравствуйте, Ольга Елисеевна! — смущённо поздоровался я. — Привет, Маш!

— Привет! — лицо девушки ещё покрывала вуаль грусти, но глаза потеплели при виде меня. — Как ты?

— Как-то так… — сделал я неопределённый жест рукой.

— Я тоже…

— Здравствуй, Федя! — отвлеклась от «одноглазого гуру» Ольга Елисеевна! — Чаю?

— Спасибо, я ненадолго, — печальная вуаль на Машином лице надвинулась сильнее. — Я сказал Рустему, что только на минуту…

— Ну, нечего ему за тобой, как нянька бегать!