Жестокий

Я включил максимальное ускорение, позабыв, что рюкзак за спиной в который раз исправно вместил килограмм пять ненужных вещей, и через минуту меня встретил покосившийся замшелый плетень с широкими заборчатыми воротами, обозначавший границы дачного посёлка. Ещё дрожащие руки с трудом нанизали упрямое звено поеденной ржавчиной цепи на побуревший от времени гвоздь, и страх отхлынул, словно невидимая крепостная стена отгородила меня от мира леденящих кровь воплей. Разумеется, я не питал иллюзий относительно надёжности преграды, но пусть уж лучше я встречусь с неведомым среди людей, чем в одиночку, в лесу, где никто тебя не услышит и не найдёт…

Призрак пережитого ещё висел в уме не разогнанной ветром дыминой, когда я стал свидетелем дивной картины: к колодцу, обнесённому небольшим забором из сваренных меж собой тонких железных прутьев, весело и звонко звеня жестью покачивающихся на ярко сияющем коромысле, приближалась девушка в лёгком красном платье с крупными голубыми цветами и простом голубоватом платке, словно сошедшая со страниц книги русских народных сказок. Походка её была лёгкой, словно порхание бабочки, пронзительно-голубые глаза так и лучились интересом и любовью к жизни, словно глаза ребёнка, проживающего, как целую жизнь, каждое мгновение. Просто не укладывалось в голове, как это хрупкое невинное создание понесёт назад, в гору коромысло с тяжёлыми вёдрами. Я остановился, будто прикидывая маршрут, словно был здесь впервые. На ближайшем участке, принадлежащем нашей хорошей знакомой Нине Алексеевне и её мужу, жарилось на солнце незатейливое пугало, сухо шуршали на спокойном ветру привязанные к невысоким шестам обрезки чёрных видеокассетных лент, содействующих ему в деле отпугивания нежелательной живности от посевов, весело звякала наматываемая на ворот цепь.

Девушка орудовала у колодца довольно бодро, видно, сельская жизнь была для неё не в новинку. Я набрался смелости и шагнул к ней, уже надевающей вёдра на коромысло.

— Прошу прощения… — начал я, слегка прокашлявшись. — Вам… не будет тяжело?

— Ничего, мне привычно, — улыбнулась она. — Но если предложите помощь, отказываться не буду.

— В таком случае, пожалуй, предложу. Здоровье лучше беречь смолоду.

— Также, как и честь, — серьёзно заметила девушка.

— Разумеется, — кивнул я, чуть подумав.

Я крякнул от натуги, взваливая на плечи тяжёлое с непривычки коромысло (ситуацию усугублял по-прежнему оттягивающий плечи рюкзак), и грустно взглянул на не самой кислой крутизны склон, по которому предстояло подниматься. Сколько воды я вылил по дороге, сосчитать сложно — явно не меньше половины. Шагающая впереди грациозной павой девушка то и дело бросала на мои потуги насмешливо-добродушный взгляд, каждый раз словно бросая мне в лицо ворох краски, как на индийском празднике Холи. Мы одолели склон, мимо проплыл дом Рустема, ещё один, пустующий, и юная незнакомка свернула к калитке третьего.

— Ты тут живёшь? — кивнул я на дом.

— Да… Точнее, тут живёт мой дядя. Мы с мамой почти каждое лето к нему приезжаем. Можете поставить вёдра. Я дальше сама донесу.

— Вот как! — удивился я. — Получается, мы соседи!

— Правда? — приподняла изящные брови девушка. — А Вы живёте здесь? — она указала на только что пройденный нами участок с пустым домом.

— Нет, — покачал я головой. — Я в следующем. Точнее, не я, мой друг. Я тоже здесь в гостях. И ко мне можешь на «ты». Меня Федя зовут.

— А меня Маша, — улыбнулось создание из сказки, — Приятно познакомиться. И спасибо за помощь.

— На здоровье! — чуть поклонился я. — Удачного дня!

— Спасибо! — свежевыкрашенная калитка с лёгким стуком скрыла мимолётный блеск только-только огранённого бриллианта её улыбки.

Рустем вышел мне навстречу, едва я приблизился к забору, отделяющему огород от крыльца его дома. Мой друг не менялся ни капли — смугловатая кожа, утончённые черты лица, красивые восточные карие глаза, крайне короткие, стриженные под машинку чёрные волосы. Мне часто казалось, что его облик претендует на честь, которой прежде удостаивались лишь пирамиды — быть обойдённым временем стороной. Единственными вариативными деталями его внешности были одежда и надетый сейчас на правую руку зеленоватый мешочек особого покроя с нашитыми на нём письменами на индийском алфавите деванагари. В мешочке, как я уже знал, покоились чётки, и рустемовы пальцы чуть заметно шевелились, отсчитывая норму ежедневных молитв.

Мой лучший друг не был атлетом, но от объятий, в которых я тут же оказался, затрещали кости, а ступни оторвались от земли.

— Заждался ж я тебя, братко! — промолвил Рустем, освобождая меня. — Погоди! — окликнул он меня у самых дверей, ведущих во внутренние покои дома. — У тебя тут что-то на спине…

— Где? — завертел я головой.

— Не шевелись, сейчас уберу! — резким и быстрым движением, Рустем снял у меня со спины рюкзак и спешно скрылся в доме.