Наизнанку

«Выйти точно придется» — проносилось в голове, — «Под капот заглянуть и всё такое»…

И господин Костюков распахнул дверь, грузно перевалился на скользкий асфальт, ощутил его под ногой, а после и совершенно вылез из автомобиля, захлопнув за собой дверцу. И другая дверца хлопнула. И перед удивленным Игорем Романовичем предстал незнакомый гражданин среднего роста.

— Вот и добрались, вот и приехали, — заговорил гражданин, — Пойдемте! Да пойдемте, пойдемте!

И подхватил ловко Костюкова под локоть и даже проволок его несколько по подмерзшему снегу.

— Куда пойдемте? Руки убери! — рефлекторно вырвалось у Костюкова, и рука как-то сама собой очертила в воздухе отдаленное подобие боксерского свинга, а равно и балетного хореографического движения. Я говорю в воздухе, потому что точно так оно и было: действие Игоря Романовича никак нельзя было признать ни эффективным, ни эффектным, ни сколько-нибудь значительным, поскольку незнакомый гражданин легко как-то сложился назад и снова так же легко разогнулся, а задуманный было удар вернулся к своему обладателю как возвращается бумеранг к австралийскому аборигену, когда добыча ускользает.

— Вон оно как! — выразил мысли вслух Костюков.

— Да не смущайтесь! Ничего! Со всяким бывает! Не везет в картах — повезет в любви! — затараторил незнакомец, — Одно не получилось — другое получится, в одном оплошали — в другом свое возьмете!

И тащил под руку Игоря Романовича куда-то в неосвещаемое дворовое пространство. Игорь Романович пару раз по пути уперся ногами в ненадежную скользкую почву, как, бывало, упирался в детстве, когда мама вела его спозаранку в детское дошкольное учреждение сомнительного достоинства, но ни тогда, ни сейчас его упрямство не было оценено, и что должно было случиться, то и случилось.

Да и что, собственно, случилось? Шли два гражданина под ручку: толстый и тонкий, а новый знакомый Игоря Романовича был точно тонкий, и лицо имел тонкое, и носом обладал тоже довольно тонким, и пальцы на руках его были тоже тонкими и какими-то белыми, почти прозрачными, с синеватым даже оттенком. Вот Вы, допустим, скажете: странно, никогда у нас мужчины под ручку не ходят! Однако же ходят, приглядитесь и увидите. Не только те, которые в принципе такое поведение считают нормальным и каких у нас все же не очень много, но и другие, обычные люди, когда, например, поддерживают друг дружку, идя куда-то после бурных возлияний. Да нет! Всякое случается, с любым человеком нет-нет, да приключится какая-нибудь история, не то, чтобы его не красящая, но и не то, чтобы порочащая его реноме, а так, знаете ли, пустяшная. Вот Вы, например, опять скажете: что ты сообщаешь всякую ерунду, говори по делу, что и как, как там дело дальше развивалось и так далее. А мне, простите, придется возразить: разве и Вы сами всегда докладываете строго и по существу? Разве не растрачиваете напрасно слова и чужое время? Разве вся жизнь Ваша подчинена сколько-нибудь четкому представлению о том, что значительно, а что нет? Впрочем, и правда, к делу!

Чем далее отходили приятели от транспортного средства, тем менее освещенным представлялось пространство вокруг, а вскоре и вовсе стало почти невозможно различить предметы, да и самую дорогу, если это можно было назвать дорогой, нельзя уже было видеть под ногами. А зрячий человек, как Вы, наверное, и сами не раз замечали, становится беспомощным и вообще беззащитным, когда тускнеет свет вокруг, а то и совсем пропадает. Что уж говорить о каком-нибудь гражданине, если он не в силах не только отличить фонарный столб от случайной собаки или кошки, но и в себе-то разобраться как следует не умеет, будто и внутренний, душевный, что ли, свет его кто-то погасил намеренно, и теперь совершенно стали неразличимы для гражданина ни настоящие побуждения его, ни желания с потребностями, ни устремления какие-никакие. Все перемешалось и превратилось в клубок беспорядочных гнетущих и разухабистых переживаний, а что к чему — не понять. Игорь Романович даже подумал, что спит, так похоже стало его путешествие на редкие попытки самоанализа, предпринимаемые в минуты острой необходимости и бытовых передряг.

И словно откликаясь на мысленный призыв Игоря Романовича, неподалеку возник белый огонек, вроде огня карманного фонарика, и фонарик этот будто двигался, несший его в руке, видимо, шел навстречу, и Игорь Романович обрадовался предстоящей встрече и возможности вернуться в привычный для себя мир с его пробками, унылым офисом, бритьем по утрам и сетованием на излишний вес, но спутник господина Костюкова дернул его за рукав и потащил совсем в другую сторону, и свет скоро исчез и не появлялся больше, сколько ни оглядывался назад господин Костюков.

А тут уж приятели и пришли. В полной и безнадежной темноте распахнулась дверь, это знакомый Игоря Романовича распахнул ее, и свет хлынул в окружающую пустоту и темноту, а за дверью, как выяснилось, когда глаза более-менее привыкли к скучному и какому-то липкому освещению, Игорь Романович увидел обыкновенный городской подъезд с двумя разнонаправленными пыльными лестницами, одна вела вверх, другая — вниз, в подвал.