Такой же

Ты видела его тогда ночью?! Да мало того, что он больше на манекена похож, чем на живого человека, так ещё… Блин, дурёха! И не вздумай мне тут влюбиться в этого ненормального! Ты просто не знаешь, что тут поговаривают про него, да и про эту семейку ненормальных, в частности…

— А может быть, я уже в него влюбилась. С того самого раза, — огрызнулась девушка. — Может быть, мне плевать, что там говорят. Всё это бред и чушь! А его называть «уродцем» это…

— Молчи и слушай, дура, — ударила кулаком по столу Вика, заглушив все излияния души у Насти. — Я не хочу тебе зла. Никто не хочет. Так вот, всё, что связано с этим домом — есть зло, которого тебе надо опасаться в первую очередь. И главный его источник — это сам… как ты его назвала — Велор? Вот, он самый. Его все ненавидят, даже его родители. Кто эта ведьма, которая его ночью гулять выводит? Никто не знает, а некоторые говорят, что это его нянька, приставленная к нему с самого его рождения, чтобы… Чтобы оградить всех от его приступов.

— Что за приступы такие, из-за которых он ходит в ошейнике?! В собачьем ошейнике!

— Господи, девочка… Да как же тебя убедить? Понимаешь, больной он. Нельзя с ним общаться. Даже река приходит в движение, покрывается рябью, когда он касается её.

— Это не причина, — резко мотнула головой девушка. — Если хотят что-то очень сильно доказать, придумывают другие, более стоящие вещи, нежели реку, покрытую рябью…

— Почему же ты ничего не замечаешь? Ни этой кукольной внешности, ни этих ненормальных явлений около него, ни…

— Я не понимаю. Тогда на берегу я с ним говорила, и он мне отвечал, как всякий нормальный человек. Просто вёл он себя не так, как все. Мне кажется, он такой из-за того, что от него все отвернулись. Абсолютно все!

— Ты защищаешь дьявола, — устало сказала Вика.

— Да? Ну и пусть! По крайней мере, я знаю, что чувствует он, в отличие от всех вас! До скорого, подруга!— Настя вскочила из-за стола, нечаянно смахнув с него чашку, которая упала на пол и разбилась.

Девушка этого даже не заметила, почувствовав, как на глаза наворачиваются слёзы. Она выбежала из дома и быстрым шагом побрела прочь, даже не думая, куда и зачем.

Она бродила по деревне весь вечер, слепо натыкаясь на прохожих и чужие заборы, и совершенно не желая вернуться домой. Они не понимали ни её, ни его. Они просто были… чёрствыми и злыми людьми. А она хотела просто помочь ему, поддержать его, чтобы он совсем не отчаялся, чтобы он жил. Хотя бы ради этого стоило повздорить с подругой…

Когда на землю спустилась ночь, всё такая же свежая и прозрачная, Настя отправилась к пляжу. Ей очень хотелось увидеть Велора, может быть, сказать ему что-нибудь, а может просто затаиться и посмотреть, как он купается или просто сидит на берегу и неотрывно смотрит на отражение вечно холодной луны. Никого ведь больше не занимали эти тысячи пустых алмазных дыр в небе, которых не достать, не ощутить. Оставалась лишь старуха луна, вечная спутница ночи. Второй глаз неба, из чистого, но злого серебра.

Настя села на берегу, в зарослях ольхи, чтобы её не заметили, если он опять придёт вместе с этой старой ведьмой, и принялась ждать. Он всегда приходил сюда в районе двенадцати, не раньше, не позже. Время тянулось и обрывалось. Девушка настолько ушла в себя, разглядывая реку и небо, и противоположный берег, и огонёк костерка на том берегу, что не сразу заметила его появление на пляже.

Он шёл абсолютно бесшумно, не примнулась ни одна травинка, не выдал ни один звук. И его лицо было всё так же бесстрастно и спокойно, как и раньше. Он никого не ждал. И его никто не сопровождал. Велор оставил одежду на камне и зашёл в воду. Река, как обычно, не смогла спокойно перенести этот визит, поэтому сразу покрылась рябью-мурашками. Парень стоял так несколько долгих секунд, а потом плавно и красиво нырнул в чёрное стекло воды.

Настя прислушалась. От дома не доносилось ни звука. Единственными звуками был плеск воды, пищание комаров и отдалённый лай охрипшей собаки. Девушка рискнула всё-таки и вышла из зарослей кустарника. Казалось, вынырнувший Велор этого не заметил. Чёрная дымка неотлучным приятелем парила над его головой и плечами, иногда приобретая плотность и пугая своими странными очертаниями, отчего-то смутно знакомыми. Настя неторопливо подошла к кромке берега и потрогала воду: тёплая и мягкая. Не задумываясь над своими действиями и возможными последствиями, она скинула с себя одежду и не спеша стала заходить в воду. Ощущения нахлынули одной слаженной толпой: это был и холод, и приятная ласка родной реки, забирающая все дурные чувства и воспоминания, и лёгкий стыд от того, что она здесь делала совершенно одна в обществе странного юноши, которого все ненавидели, кроме неё самой. Ненавидели за что-то, чего не говорили ей… И поэтому она не остановилась, когда ощутила этот стыд, а пошла дальше, всего лишь прикрыв руками грудь.