Und wir tanzten

— Ты всю ночь пролежал под дождем у церкви, а утром тебя обнаружил пастор. — Аделайн опустила голову, старательно изучая носа своих туфель. — У тебя был сильный жар, доктор говорил, ты тяжело бредил…

Мои дела обстояли скверно. Стоило поговорить с доктором прежде, чем я покину больницу. Но присутствие Аделайн стесняло мое положение. Созданный мной образ рушился на глазах, и от ее неожиданного проявления заботы и беспокойства мне было не по себе. В конце концов, я привык ловить на себе восхищенные взгляды! И искреннее сочувствие этой женщины сейчас воспринималось мной крайне болезненно. Будто пятнадцатилетний мальчишка, я упрямо не хотел выглядеть слабым рядом с ней.

Не желая слушать о себе в бреду из ее уст, я резко перебил Аделайн:

— Могу я попросить тебя позвать Грея?

— Конечно. — Аделайн растерялась от моей неожиданной просьбы, однако поспешно поднялась со стула и направилась к двери.

Мне было необходимо подумать. Ночью меня лихорадило из-за простуды. Но мне хотелось надеяться, что доктора не продержат меня привязанным к больничной койке слишком долго, потому что в подвале моего дома находился труп. Какая расточительность… Я не успел вкусить запретный плод. И к несчастью, труп не просто находился дома, а, скорее всего, уже начал разлагаться и, в прямом смысле слова, сногсшибательно вонять. И это было чревато проблемами. Миссис Харпер с присущей ей дотошностью докопается до истины и обнаружит источник вони за запертой дверью в подвале. Моя леность, похоже, стала для меня роковой ошибкой, поскольку я безучастно позволял этой женщине залезать в каждый угол своего дома.

Итак, мне необходимо попасть домой. Но я был уверен, что начинать день с побега из больницы не стоило. С побега? О чем я думал?

Поспешные шаги и звук каблуков оповестил меня о возвращении Аделайн. Я подложил под спину подушку, чтобы сесть на кровати, и когда девушка показалась на пороге палаты вместе с моим другом, я невольно отметил его хмурый вид. Гамильтон окинул меня придирчивым взглядом, будто выискивал знакомые симптомы известных ему недугов, и я не удержался от колкости:

— Мне кажется, или я еще слишком живой для осмотра патологоанатомом?

— Веселишься, Хейвуд? — Гамильтон остановился у моей кровати и уперся ладонями в металлическую спинку. — А мне было совсем не весело, когда тебя привезли в больницу утром. Ты перепугал всю округу! Держу пари, ты займешь первую полосу газет. — Он шумно выдохнул, опустив голову, — что у тебя случилось ночью?

— Мне было нечем заняться. — Нарочито беззаботно солгал я.

— Тебе окончательно голову снесло? — не получив ответа, Гамильтон обратился к Аделайн, — могу я поговорить с ним наедине?

Мы оба проводили ее взглядом до двери, и когда девушка скрылась из виду, Гамильтон присел рядом со мной на кровать:

— Ничего не хочешь мне рассказать?

— Что она здесь делает? — В свою очередь поинтересовался я, избрав для защиты — нападение.

Гамильтон многозначительно усмехнулся:

— Действительно?

Я промолчал.

— Ты что-то принимал? Помимо виски, конечно. Я спрашиваю не как врач, но как твой близкий друг.

— Нет. Я всего лишь немного выпил.

— Немного? — Гамильтон недобро посмеялся, в неверии вскинув руки, — по-твоему, все в порядке? И валяться в грязи у церкви для тебя самое подходящее? Не ты ли постоянно изводил меня своим честолюбием? А теперь я должен уговаривать доктора Дейвиса не делать записей в твоей истории болезни?

— Хорошо, что мой отец не узнает об этом. — Неожиданно тихо произнес я.

Гамильтон раздосадовано молчал, я знал, что он беспокоился за меня. Признаться, я и сам ощущал некоторое неудобство от того, что происходило в моей жизни в последнее время. Но после ночной прогулки к церкви предчувствие надвигающейся беды только усилилось.

— Верно, — наконец согласился мой друг, — однако, и мне начинает казаться, что я совсем тебя не знаю.

— Я могу сегодня уйти домой?

У меня чертов труп в подвале. Я бы ушел, даже если доктор Дейвис запретил мне покидать больницу.

— Думаю, да. После того, как тебя осмотрит доктор. И, Юст, — Гамильтон заметно стушевался, будто сомневаясь в правильности того, что он собирался мне сообщить, — это не мое дело, но я бы хотел, чтобы ты оставил Аделайн Торнби в покое. Пастор сказал, ты звал ее в бреду, и я поступил так, потому что между вами явно что-то происходит. Но пока не поздно, прошу тебя, хоть раз в жизни прояви благоразумие.

Я не нашелся, что ответить. Сообщать другу о том, что говорить о благоразумии сейчас — не самый подходящий момент, я не спешил. Но и разубеждать его у меня не было сил. В конце концов, случившееся между мной и Аделайн касалось только нас двоих до тех пор, пока не возымело последствий более серьезных, чем парочка глупых сплетен.