Добавить в моё избранное
83 мин, 1 сек 19715
С самого детства ты заставляешь меня искать оправдания твоим выходкам… Но на этот раз, — он указал в сторону распахнутой двери комнаты, откуда лился дрожащий ламповый свет и удушливо тянуло мертвечиной, — ты превзошел сам себя! Чего тебе не хватало? У тебя в жизни было абсолютно все! Или виной тому скука? — я не нашелся, что ответить, и Гамильтон тихо добавил, — если да, ты чудовищно испорчен и явно болен… Ты болен!
Мой друг замолчал. Я стоял подле него и не знал, должен ли я сказать хоть что-то в свое оправдание. Мог ли я вообще помыслить об оправдании, если был не в силах даже найти благоразумного объяснения содеянному мной. Перед моим бедным другом и милым златовласым Колокольчиком разверзлась сама тьма Преисподней — в истлевших телах; забрызганных кровью и рваными ошметками стенах комнаты подвала; в беспомощно устремленных к небу хладных руках, потревоженных мной покойников, в их пустых, черных глазницах… И я был тем, кто тянул их, неожиданно самых близких мне людей, все глубже в смердящую бездну.
— Вот как мы поступим, — я остановился в дверном проеме, оглядывая чудовищную бойню в подвале. — Вы, двое, сейчас уйдете отсюда, а мне нужно избавиться от тел. А если появится полиция или сунется кто-то из местных, я возьму всю вину на себя, вам не стоит вмешиваться…
Аделайн замерла позади меня, испуганно прикрыв рот руками. Но Гамильтон поравнялся со мной и, серьезно и внимательно выслушав мое предложение, едва различимо кивнул:
— Да, верно, — я с облегчением выдохнул, услышав слова моего друга, и на секунду даже уверился в том, что мы сумели, наконец, прийти к общему знаменателю, и надобность бездумно махать кулаками отпала. — Нужно закопать ящики, а еще лучше — сжечь. После — вычистим здесь все… И, — Грей коротко взглянул на меня, — ты должен уехать из города. Я помню, у вас был дом в Хаунслоу, быть может, тебе стоит какое-то время пожить там, пока все не уляжется. В Лондоне проще затеряться.
— Ты понимаешь, что подставляешь себя? Это не шутки! Объединение ради общей преступной цели, воспрепятствование преследованию…
— Как раз я понимаю, Хейвуд, — Гамильтон повернулся ко мне лицом, и в бессильной ярости его рука сжала ткань моей рубашки, будто в предупреждении, — понимаю! Но я не смогу спокойно жить, зная, что подвел тебя под эшафот… Ты же знаешь, тебе не отделаться тюремным заключением! И она, — мой друг кивком указал в сторону девушки, молчаливо стоящей позади нас, — это тоже знает… — он шумно выдохнул, — боже, надеюсь, однажды я смогу забыть этот кошмар…
Я молчал. Не в силах подобрать нужных слов, возможно впервые будучи столь искренне обескуражен, я молчал. Все слова в один треклятый миг попросту иссякли в моей голове, словно я потерял способность мыслить и существовать одновременно. А Гамильтон все хлопал и хлопал меня по плечу…
Сегодня ночью мы втроем совершили еще более чудовищное зло, зло, которое вовеки веков не искупить и не оправдать никакими доводами сомнительного рассудка и братской дружбой, кою испытывал ко мне Гамильтон Грей.
Или я бездумно полагал, что испытывал.
Гамильтон отыскал ночной кэб неподалеку от моего дома, и за несимволическую плату кучер согласился отвезти нас на кладбище. Мероприятие предстояло рискованное, и от скупости за лишний шиллинг благоразумно пришлось отступиться.
Мы с моим добрым другом настойчиво пожелали мисс Торнби поскорее возвращаться домой, но девица оказалась неожиданно строптивой.
В конце концов, юная мисс Торнби расположилась на сидении напротив.
За первую вылазку мы решили отвезти два наполненных доверху ящика, и чтобы кэбмен не задавал лишних вопросов, ему вновь пришлось заплатить. Оба ящика источали нестерпимое зловоние, и всю дорогу до Сьюэрби-роуд мы провели, будто сидя на иголках. Аделайн хмуро молчала, тень скрывала ее лицо. Гамильтон отвернулся к окну и, подперев рукой подбородок, то и дело грузно вздыхал своим мыслям.
Мимо проплывали безликие двухэтажные домики. Время давно перевалило за полночь. Свет в маленьких окнах давно не горел, а честные мистеры и миссис, должно быть, преспокойно отошли ко сну и думать не думали, что мимо их уютного мирка, в эту самую секунду, несется экипаж, будто колесница из Преисподней в самых худших кошмарах, наполненная рублеными частями тел.
Стук по крыше кэба возвестил нашу трагическую компанию о начавшемся сильном дожде. Я недовольно цыкнул, наблюдая, как грязные подтеки воды — серые от пыли и сажи — скользят вереницей потоков по засаленному стеклу. Ливень грозил нам досадными затруднениями в случае его продолжительности; это мы представляли более отчетливо, чем, например, то, что нам предстояло сделать с ящиками. И когда впереди показались высокие шпили кладбищенской часовни, я невольно ощутил тленный привкус во рту: не-содеянное, но неизбежное преступление, словно кара небесная, явилось мне во всей неотвратимой чудовищности, стоило моим воспаленным глазам выхватить остроконечный флюгер.
Мой друг замолчал. Я стоял подле него и не знал, должен ли я сказать хоть что-то в свое оправдание. Мог ли я вообще помыслить об оправдании, если был не в силах даже найти благоразумного объяснения содеянному мной. Перед моим бедным другом и милым златовласым Колокольчиком разверзлась сама тьма Преисподней — в истлевших телах; забрызганных кровью и рваными ошметками стенах комнаты подвала; в беспомощно устремленных к небу хладных руках, потревоженных мной покойников, в их пустых, черных глазницах… И я был тем, кто тянул их, неожиданно самых близких мне людей, все глубже в смердящую бездну.
— Вот как мы поступим, — я остановился в дверном проеме, оглядывая чудовищную бойню в подвале. — Вы, двое, сейчас уйдете отсюда, а мне нужно избавиться от тел. А если появится полиция или сунется кто-то из местных, я возьму всю вину на себя, вам не стоит вмешиваться…
Аделайн замерла позади меня, испуганно прикрыв рот руками. Но Гамильтон поравнялся со мной и, серьезно и внимательно выслушав мое предложение, едва различимо кивнул:
— Да, верно, — я с облегчением выдохнул, услышав слова моего друга, и на секунду даже уверился в том, что мы сумели, наконец, прийти к общему знаменателю, и надобность бездумно махать кулаками отпала. — Нужно закопать ящики, а еще лучше — сжечь. После — вычистим здесь все… И, — Грей коротко взглянул на меня, — ты должен уехать из города. Я помню, у вас был дом в Хаунслоу, быть может, тебе стоит какое-то время пожить там, пока все не уляжется. В Лондоне проще затеряться.
— Ты понимаешь, что подставляешь себя? Это не шутки! Объединение ради общей преступной цели, воспрепятствование преследованию…
— Как раз я понимаю, Хейвуд, — Гамильтон повернулся ко мне лицом, и в бессильной ярости его рука сжала ткань моей рубашки, будто в предупреждении, — понимаю! Но я не смогу спокойно жить, зная, что подвел тебя под эшафот… Ты же знаешь, тебе не отделаться тюремным заключением! И она, — мой друг кивком указал в сторону девушки, молчаливо стоящей позади нас, — это тоже знает… — он шумно выдохнул, — боже, надеюсь, однажды я смогу забыть этот кошмар…
Я молчал. Не в силах подобрать нужных слов, возможно впервые будучи столь искренне обескуражен, я молчал. Все слова в один треклятый миг попросту иссякли в моей голове, словно я потерял способность мыслить и существовать одновременно. А Гамильтон все хлопал и хлопал меня по плечу…
Сегодня ночью мы втроем совершили еще более чудовищное зло, зло, которое вовеки веков не искупить и не оправдать никакими доводами сомнительного рассудка и братской дружбой, кою испытывал ко мне Гамильтон Грей.
Или я бездумно полагал, что испытывал.
Гамильтон отыскал ночной кэб неподалеку от моего дома, и за несимволическую плату кучер согласился отвезти нас на кладбище. Мероприятие предстояло рискованное, и от скупости за лишний шиллинг благоразумно пришлось отступиться.
Мы с моим добрым другом настойчиво пожелали мисс Торнби поскорее возвращаться домой, но девица оказалась неожиданно строптивой.
В конце концов, юная мисс Торнби расположилась на сидении напротив.
За первую вылазку мы решили отвезти два наполненных доверху ящика, и чтобы кэбмен не задавал лишних вопросов, ему вновь пришлось заплатить. Оба ящика источали нестерпимое зловоние, и всю дорогу до Сьюэрби-роуд мы провели, будто сидя на иголках. Аделайн хмуро молчала, тень скрывала ее лицо. Гамильтон отвернулся к окну и, подперев рукой подбородок, то и дело грузно вздыхал своим мыслям.
Мимо проплывали безликие двухэтажные домики. Время давно перевалило за полночь. Свет в маленьких окнах давно не горел, а честные мистеры и миссис, должно быть, преспокойно отошли ко сну и думать не думали, что мимо их уютного мирка, в эту самую секунду, несется экипаж, будто колесница из Преисподней в самых худших кошмарах, наполненная рублеными частями тел.
Стук по крыше кэба возвестил нашу трагическую компанию о начавшемся сильном дожде. Я недовольно цыкнул, наблюдая, как грязные подтеки воды — серые от пыли и сажи — скользят вереницей потоков по засаленному стеклу. Ливень грозил нам досадными затруднениями в случае его продолжительности; это мы представляли более отчетливо, чем, например, то, что нам предстояло сделать с ящиками. И когда впереди показались высокие шпили кладбищенской часовни, я невольно ощутил тленный привкус во рту: не-содеянное, но неизбежное преступление, словно кара небесная, явилось мне во всей неотвратимой чудовищности, стоило моим воспаленным глазам выхватить остроконечный флюгер.
Страница
21 из 24
21 из 24
