Добавить в моё избранное
83 мин, 1 сек 19717
Нет времени рассиживаться.
Мы взялись за инструмент. Гамильтон молчал, лишь с усердием откидывал землю. А я, тем временем, никак не мог избавиться от ядовитого ощущения грозящей бедой недосказанности. Слишком уж мирно мой праведный друг раскапывал неизвестную могилу в намерении сокрыть следы моей чудовищной прихоти…
Вдалеке мигал тусклый огонек лампы в окне домишки привратника. Но мы по-прежнему копали в непроглядной тьме. Руки болезненно саднили, от холода я едва чувствовал пальцы; клятый дождь все лил и лил, колючими каплями стекая за ворот пальто, волосы липли к лицу, и когда мы ушли вниз на достаточную глубину, чтобы спрятать оба ящика, и Гамильтон, и я стояли в яме по колено в глине и грязи.
— Спустим их по одному, — хрипло бросил Грей, выкинув наверх свою лопату, — подсоби, Юст…
Я помог моему другу выбраться из ямы, а сам остался принимать ящики. Аделайн стояла неподалеку, но я не мог рассмотреть ее лица. Она лишь зябко куталась в сырой плащ, дрожа на пронизывающем ветру, и молчала. Не из любопытства, но из чувств более скверных и низких, хотел бы я знать, о чем думала Аделайн в то злосчастное мгновение, стоя на темном кладбище и наблюдая, как мы затаскивали в яму зловонные ящики с рублеными частями мертвых тел.
— Достаточно, — сообщил я Гамильтону, когда оба ящика оказались внизу. Я отбросил лопату и взобрался на один из ящиков, чтобы выбраться наверх. На горизонте появилась тонкая светлая полоса. Ночь понемногу отступала, растворяясь в предутреннем мареве кладбищенской тиши, и мы вполне уже могли различать друг друга. И как только я выпрямился, мощный удар тяжелой лопатой пришелся мне в живот. Меня согнуло пополам от боли, и тут же сверху мне на шею обрушился второй удар — ребром.
— Кхах… Черт… Что за… — я рухнул на ящики, но кто-то вновь с силой приложил меня по спине, а потом — резко и с явным остервенением — по затылку. Пусть я и попытался закрыть голову рукой, но перед глазами потемнело. Очертания ящиков подо мной начали расплываться, я почувствовал, что вот-вот провалюсь в холодную липкую темноту… Нет, это сырая земля вокруг… Я не должен отключиться сейчас…
— Остановись! Нет! Что ты делаешь! — Крик принадлежал Аделайн.
Я уловил звуки отчаянной борьбы совсем близко. Треск рвущейся ткани. Жалобный всхлип.
— Отпусти!
— Так будет лучше! — неужели этот безумный вопль, преисполненный звериной ярости, издал мой близкий друг?
— Для всех!
Мой рассудок отказывался верить случившемуся. Часть меня — ядовито и цинично — требовала отмщения, свершения вендетты тотчас же, и чем более жестокие и кровавые помыслы возникали в моей голове, чем громче и надрывнее звучал крик Аделайн, тем безысходнее я погружался в собственную пучину безумия. Внутри клокочущей аспидной тьмы медленно пробуждалось чудовище. Кап-кап. То самое чувство: я стою посреди темного подвала. На моих руках остывает чужая кровь. Еще теплая, но рукоять ножа липнет к ладони…
— Он убийца! Чертов психопат!
Действительно.
— Ты ничем не лучше…
Глухой удар оборвал крик Аделайн. Я медленно поднялся на ящике. Запрокинув голову, я промокнул рукавом пальто кровь из носа. Гамильтон по-прежнему стоял ко мне спиной и не видел, как вероломная улыбка предательской тенью скользнула по моим губам.
Несколько шагов отделяли меня от моего друга. Аделайн заворочалась на земле, заметив мое приближение, но когда Гамильтон беспечно обернулся, я с размаху ударил его лопатой наотмашь. Грея повело в сторону, он завалился на землю, не удержав равновесие.
Бессильные вопли ярости исказили его лицо, когда я вновь и вновь опускал лопату ему на голову. Я не мог остановиться. Я не хотел останавливаться. Меня охватило возбуждение отвратительнейшего толка: я чувствовал неуемную радость — радость преступного высвобождения… радость, не угнетенную всепожирающим чувством вины. Вакханалия кровавого ликования.
Мои пальцы сжимали липкое древко, но я не замечал боли и продолжал истязать скорбный инструмент.
Я захохотал, будто умалишенный, когда кровь из разбитого черепа брызнула мне на лицо. На мгновение я замер, стоя подле бездыханного тела моего близкого друга детства. Мой дорогой друг был мертв. Оскверненный уродливым убийством, он не станет совершенным. Грязное тело его не высвободит прекрасную душу.
Испорченный.
Непригодный.
Дефективный.
— Мертвый… — Я смаковал эту мысль на языке. И мысль имела солоноватый, стальной привкус.
— Юстас?
Дрожащий голос Аделайн отвлек меня от размышлений. Признаться, я вовсе позабыл об ее присутствии.
— … Юстас.
Она звала меня по имени, будто надеялась разбудить от дьявольского морока. Так умоляюще и искренне, что голос ее звучал громогласным реквиемом в моей голове. Я вновь сжал в руке липкое от крови древко.
Мы взялись за инструмент. Гамильтон молчал, лишь с усердием откидывал землю. А я, тем временем, никак не мог избавиться от ядовитого ощущения грозящей бедой недосказанности. Слишком уж мирно мой праведный друг раскапывал неизвестную могилу в намерении сокрыть следы моей чудовищной прихоти…
Вдалеке мигал тусклый огонек лампы в окне домишки привратника. Но мы по-прежнему копали в непроглядной тьме. Руки болезненно саднили, от холода я едва чувствовал пальцы; клятый дождь все лил и лил, колючими каплями стекая за ворот пальто, волосы липли к лицу, и когда мы ушли вниз на достаточную глубину, чтобы спрятать оба ящика, и Гамильтон, и я стояли в яме по колено в глине и грязи.
— Спустим их по одному, — хрипло бросил Грей, выкинув наверх свою лопату, — подсоби, Юст…
Я помог моему другу выбраться из ямы, а сам остался принимать ящики. Аделайн стояла неподалеку, но я не мог рассмотреть ее лица. Она лишь зябко куталась в сырой плащ, дрожа на пронизывающем ветру, и молчала. Не из любопытства, но из чувств более скверных и низких, хотел бы я знать, о чем думала Аделайн в то злосчастное мгновение, стоя на темном кладбище и наблюдая, как мы затаскивали в яму зловонные ящики с рублеными частями мертвых тел.
— Достаточно, — сообщил я Гамильтону, когда оба ящика оказались внизу. Я отбросил лопату и взобрался на один из ящиков, чтобы выбраться наверх. На горизонте появилась тонкая светлая полоса. Ночь понемногу отступала, растворяясь в предутреннем мареве кладбищенской тиши, и мы вполне уже могли различать друг друга. И как только я выпрямился, мощный удар тяжелой лопатой пришелся мне в живот. Меня согнуло пополам от боли, и тут же сверху мне на шею обрушился второй удар — ребром.
— Кхах… Черт… Что за… — я рухнул на ящики, но кто-то вновь с силой приложил меня по спине, а потом — резко и с явным остервенением — по затылку. Пусть я и попытался закрыть голову рукой, но перед глазами потемнело. Очертания ящиков подо мной начали расплываться, я почувствовал, что вот-вот провалюсь в холодную липкую темноту… Нет, это сырая земля вокруг… Я не должен отключиться сейчас…
— Остановись! Нет! Что ты делаешь! — Крик принадлежал Аделайн.
Я уловил звуки отчаянной борьбы совсем близко. Треск рвущейся ткани. Жалобный всхлип.
— Отпусти!
— Так будет лучше! — неужели этот безумный вопль, преисполненный звериной ярости, издал мой близкий друг?
— Для всех!
Мой рассудок отказывался верить случившемуся. Часть меня — ядовито и цинично — требовала отмщения, свершения вендетты тотчас же, и чем более жестокие и кровавые помыслы возникали в моей голове, чем громче и надрывнее звучал крик Аделайн, тем безысходнее я погружался в собственную пучину безумия. Внутри клокочущей аспидной тьмы медленно пробуждалось чудовище. Кап-кап. То самое чувство: я стою посреди темного подвала. На моих руках остывает чужая кровь. Еще теплая, но рукоять ножа липнет к ладони…
— Он убийца! Чертов психопат!
Действительно.
— Ты ничем не лучше…
Глухой удар оборвал крик Аделайн. Я медленно поднялся на ящике. Запрокинув голову, я промокнул рукавом пальто кровь из носа. Гамильтон по-прежнему стоял ко мне спиной и не видел, как вероломная улыбка предательской тенью скользнула по моим губам.
Несколько шагов отделяли меня от моего друга. Аделайн заворочалась на земле, заметив мое приближение, но когда Гамильтон беспечно обернулся, я с размаху ударил его лопатой наотмашь. Грея повело в сторону, он завалился на землю, не удержав равновесие.
Бессильные вопли ярости исказили его лицо, когда я вновь и вновь опускал лопату ему на голову. Я не мог остановиться. Я не хотел останавливаться. Меня охватило возбуждение отвратительнейшего толка: я чувствовал неуемную радость — радость преступного высвобождения… радость, не угнетенную всепожирающим чувством вины. Вакханалия кровавого ликования.
Мои пальцы сжимали липкое древко, но я не замечал боли и продолжал истязать скорбный инструмент.
Я захохотал, будто умалишенный, когда кровь из разбитого черепа брызнула мне на лицо. На мгновение я замер, стоя подле бездыханного тела моего близкого друга детства. Мой дорогой друг был мертв. Оскверненный уродливым убийством, он не станет совершенным. Грязное тело его не высвободит прекрасную душу.
Испорченный.
Непригодный.
Дефективный.
— Мертвый… — Я смаковал эту мысль на языке. И мысль имела солоноватый, стальной привкус.
— Юстас?
Дрожащий голос Аделайн отвлек меня от размышлений. Признаться, я вовсе позабыл об ее присутствии.
— … Юстас.
Она звала меня по имени, будто надеялась разбудить от дьявольского морока. Так умоляюще и искренне, что голос ее звучал громогласным реквиемом в моей голове. Я вновь сжал в руке липкое от крови древко.
Страница
23 из 24
23 из 24
