Налара

— Этейла была слишком занята, чтобы дождаться ответа, весь день сегодня она пыталась представить этот дом жилищем живым и радостным, заменяла лунное масло в сферах, счищала с ковров зимнюю пыль, мыла окна — в общем, ей было не до того, чтобы проверить ужин или допытываться, зачем она разговаривала с Мирроу, или даже отругать Кам за испорченное зеркало. Этейла заглянула в комнату дважды — сейчас, и немного раньше, чтобы посмотреть на работу Бэйджи. Проверить, сколько и каких лекарств Кам забрала из её медной шкатулки, она не удосужилась.

Когда дверь за нею закрылась, Кам поняла, что срах и дрожь превратились в нервное возбуждение, более болезненное, чем то, какое бывает, когда стоишь на празднике между двух мелодий и ждёшь, когда лютнист заменит лопнувшусь струну, но очень на него похожее. Я готова, пусть приходит, — вместе с этой мыслью она услышала грохот воды, срывающейся с огромной высоты. Она взглянула на небо, на ту полосу звёзд, что должна была отражаться в Наларе, представила, как вода несёт их свет к цветущим полям, к высоким шпилям больших городов и к людям, мысли которых простираются далеко-далеко во все стороны света, — всё будет хорошо.

Этейла позвала её — собственное имя, заглушённое шумом воды, показалось незнакомым. Кам подождала, пока оно прозвучит ещё и ещё раз, задёрнула шторы. В наступившей темноте она посмотрела на свои руки — дрожь в пальцах постепенно стихала, так ветер не касается ни одного стебля в поле перед грозой. Двигаясь в наступившей темноте, Кам представляла подземные каналы под городом, тёмные жилы, по которым вода стремится к видимой людям реке, те самые холодные течения, что делают её глубину такой чёрной. Чёрной, как моя кровь теперь. — Кам улыбнулась и распахнула дверь.

Холл был залит прозрачным голубым светом — цвет ранней весны, цвет полнолуния. Таким Исталь видела этот дом, наверное, — вздохнула Кам про себя, — хорошо, что и я успела увидеть. Дверь была распахнута, и в дом свободно текли звуки города, шум листвы в саду, срекот ночных насекомых и далёкая мелодия скрипки. В чем ярче разгорается лето, так дольше в Ниоде продолжаются сумерки, и небо снаружи было ещё мерцающим, светлым — глубокое лунное озеро, темнее холодных голубых сфер в доме, но одной с ними природы. Этейла замерла на пороге, напряжённо выпрямившись, она всматривалась в темноту. Кам остановилась на верхней ступеньке. Платье, которое принесла Бейджи, было неудобным и тяжёлым — юбка была из множества шёлковых волн и разрезов, прикреплённая на бёдрах к колючим железным веткам, оплетавшим тело и больно впивавшимся в грудь. Кам сказала Бейджи, что выглядит в этом костюме нелепой и почти голой, а Бейджи ответила, что ей очень идёт и что такие платья носят в Рэйгра летом. Ветки то и дело церапали спину, и это было так неудобно, что Кам почти раздумала ехать в столицу когда-либо.

Этейла встрепенулась и поспешила навстречу их гостю — Кам слышала, как насмешливо он отвечает на её приветствия, но слова его были неразборчивы, искажены акцентом — он приехал издалека. Этейла отзывалась сухими короткими фразами — нервничала, должно быть. Когда они вошли в дом, Кам показалось, что стало темнее и холоднее. Она не знала точно, как отличить обычного человека от крысы, но кем бы ни был их гость, ей стало страшно. Как она и ожидала, вся его одежда была тёмных, грязных оттенков, и даже рядом с Этейлой он казался высоким. Волосы у него были тускло-чёрные, как будто запылённые долгой дорогой, но самым странным был цвет его кожи — её покрывал загар, но какого-то землистого, синеватого оттенка.

— Вот она, — Этейла указала на неё небрежным жестом, и Кам захотелось попятиться от его взгляда. Алрайк ухмыльнулся, размотал грязно-зелёный шарф и бросил его Этейле, словно та была служанкой, а не хозяйкой дома, и поманил её жестом, от которого Кам передёрнуло:

— Иди сюда, спускайся.

Мне не страшно. — сообщила Кам подземной Наларе и себе самой, и улыбнулась ему — улыбкой сияющей, холодной и безмятежной, как свет луны.

Ужин проходил явно не так, как расчитывала Этейла — сев за стол, моррисен Алрайк предложил ей принести чего-нибудь выпить и дать ему возможность поговорить с будущей спутницей. Возмущённое изумление на лице пробабки вызвало в душе Кам мимолётное злорадство, но длилось оно недолго — вблизи Алрайк был ещё страшнее, чем то, что она успела себе вообразить. Крысы, насколько она знала, были тщедушные и болезненные создания с вечно воспалёнными глазами, они боялись яркого света и вообще являли собой жалкое зрелище по-одиночке. Алрайк же не был похож на больного человека, ладони его не были изрезаны от постоянных самоистязаний — он напоминал скорей саму болезнь, свирепую и смертельную. Кам не могла решить, что в нём ужасней — цвет лица или рост. Столь высокие люди всегда вызывали у неё безотчётный страх, именно поэтому она до сих пор не осмеливалась грубить Этейле так часто, как ей хотелось бы.