Добавить в моё избранное
82 мин, 10 сек 6359
Кровь на губах была сладкой, эта чёрная сладость была как мягкая колышущаяся тень, в которой она стояла. Этот вкус разбудил её, Кам обернулась, чтобы увидеть, что заслоняет от неё луну, и завороженно подумала:
Подземная река поднялась ко мне, — и в следующее мгновение упала, сбитая с ног стремительной тяжестью чёрной воды. Река поглотила Алрайка, с хрустом вырывала из него жалобные мольбы и вопли, всё более неразборчивые, а Кам изумлённо следила за тем, как изгибается её огромное чёрное тело.
Постепенно крики Алрайка растворялись в звучании ночи, впитывались в шёпот теней, шелест листьев и отблески далёкого городского шума, как кровь впитывается в землю. Кам словно полнее ощущала теперь всё вокруг — гулкость и душистую влагу ночного воздуха, мягкость травы, примятой коленями — каждой отдельной сломленной травинки; серебряную пыль звёздного света и собственное дыхание — глубокое, меденное, чуть свистящее. Мир был так полон теперь, что она боялась потерять сознание, не вынести одновременности всех этих чувств, и очнуться в другом, старом мире, том, что казался теперь обрывочным пустым сном. Кам боялась, что несколько мгновений спустя сном окажется всё, что она чувствовала сейчас, и что проснувшись, она забудет то, что видела, и будет горевать и мучаться, силясь вспомнить, что испытала во сне.
Существо, явившееся ей, не было подземной рекой. Она узнала её почти сразу — ведь каждую весну и каждую осень жители Ниода посвящали ей танец — брались за руки, образуя протяжную цепь-ленту, и приближались к реке, танцуя под тихий стрекот дротаурских трещёток и под шуршание песка в стеклянных шарах, заполненных наполовину. Кам грустила, что этой музыке не хватает живых струн и клавиш, но Диста обычно возражал ей, что Налара звучит, как все струны и клавиши, и настоящий аккомпанимент этому танцу — её тихий сумрачный голос. Ситра говорила, что когда-то лента танцующих была втрое длиннее, и никто не останавливался у края волн, потому что никто не боялся Налары; но теперь всё больше людей считали это обычай опасным суеверием. Когда Исталь была… здесь, — рассказывал отец, — она шла впереди, в центре круга, за которым двигался этот танец. Когда ты вырастешь, ты тоже будешь такой — душа Ноци-Тшера.
Кам очень хотелось, чтобы его слова сбылись как можно раньше, но она была слишком маленькой, в центре круга её не было бы видно, и потому обычно она шла в хвосте, левой рукой касаясь пальцев Нит, а правой — запястья Тои, потому что он был ешё ниже неё. И, хотя каждый год весенний танец становился всё короче и проще, а осенью его порой и вовсе забывали из-за дождей, именно в эти минуты Кам чуствовала себя дома и любила всех, кто шёл к реке вместе с ней. Я буду скучать по этому танцу, когда уеду.
Эта мысль сделала переполненный мир ещё ярче — шипы платья царапали рёбра и протяжной ноющей болью впивались в грудь, ночной ветер перебирал волосы, холодом скользил по незащищённым лопаткам. Но она всё равно не могла шевельнуться, не могла отвести глаз. Ноци-Тшера. Её тело было того же цвета, что и ночь — чёрное и мерцающее, и в темноте её беспокойные кольца казались ещё огромней. Длинный гребень вспарывал тёплый воздух, тянулся до самого кончика хвоста, метавшегося по траве рядом с Кам, не касаясь её, но то и дело путаясь в кроне рухнувшей вишни, ломая ветки.
Кам осторожно встала — собственное тело казалось невесомым и слабым, слишком слабым для колючего тяжёлого платья, для воздуха, насыщенного запахом свежей крови и чистой ледяной воды. Стоило Кам пошевелиться, и огромная змея перестала трепать безвольное уже тело Алрайка. Вся ненависть, вся опасная сила, которой он владел, рассялась, Кам чувствовала только эхо её вокруг, как эхо города или подземной воды. Ноци-Тшера обратила к ней свои длинные искристые глаза, в них был огонь и закатный свет, и Кам ощутила в горле привкус крови — не собственной, сладкой и чёрной, а обычной, человеческой, солоновато-медной. Ноци-Тшера выпустила Алрайка — вернее, то, что осталось от него, бесформенное смешение разодранной ткани, кожи и мышц — и устремилась к Кам. Кам подумала о том, что такое огромное, тёмное и невозможное существо должно бы пугать её, но произнесла шёпотом:
— Ты прекрасна.
Огромные глаза змеи посветлели, отцвет крови растворился в них, и осталось лишь мягкое золотое сияние. Ноци-Тшера замерла, затем вновь рванулась вперёд — все её движения были так резки, что не уследишь — и ткнула Кам в живот своим узким носом, твёрдым, как дерево. Кам упала на спину, вновь чувствуя прохладный ворс свежей травы и мягкую землю. От запаха крови, всё более отчётливого, и ночного воздуха, которого словно становилось всё больше, кружилась голова. Ноци-Тшера смотрела на неё, неподвижная, как изваяние из чёрной меди, она была так огромна и была так близко, что Кам не видно было неба и звёзд — но её кожа отражала их свет, и глаза мерцали, словно звёздные озёра.
— Ты меня убьёшь?
Подземная река поднялась ко мне, — и в следующее мгновение упала, сбитая с ног стремительной тяжестью чёрной воды. Река поглотила Алрайка, с хрустом вырывала из него жалобные мольбы и вопли, всё более неразборчивые, а Кам изумлённо следила за тем, как изгибается её огромное чёрное тело.
Постепенно крики Алрайка растворялись в звучании ночи, впитывались в шёпот теней, шелест листьев и отблески далёкого городского шума, как кровь впитывается в землю. Кам словно полнее ощущала теперь всё вокруг — гулкость и душистую влагу ночного воздуха, мягкость травы, примятой коленями — каждой отдельной сломленной травинки; серебряную пыль звёздного света и собственное дыхание — глубокое, меденное, чуть свистящее. Мир был так полон теперь, что она боялась потерять сознание, не вынести одновременности всех этих чувств, и очнуться в другом, старом мире, том, что казался теперь обрывочным пустым сном. Кам боялась, что несколько мгновений спустя сном окажется всё, что она чувствовала сейчас, и что проснувшись, она забудет то, что видела, и будет горевать и мучаться, силясь вспомнить, что испытала во сне.
Существо, явившееся ей, не было подземной рекой. Она узнала её почти сразу — ведь каждую весну и каждую осень жители Ниода посвящали ей танец — брались за руки, образуя протяжную цепь-ленту, и приближались к реке, танцуя под тихий стрекот дротаурских трещёток и под шуршание песка в стеклянных шарах, заполненных наполовину. Кам грустила, что этой музыке не хватает живых струн и клавиш, но Диста обычно возражал ей, что Налара звучит, как все струны и клавиши, и настоящий аккомпанимент этому танцу — её тихий сумрачный голос. Ситра говорила, что когда-то лента танцующих была втрое длиннее, и никто не останавливался у края волн, потому что никто не боялся Налары; но теперь всё больше людей считали это обычай опасным суеверием. Когда Исталь была… здесь, — рассказывал отец, — она шла впереди, в центре круга, за которым двигался этот танец. Когда ты вырастешь, ты тоже будешь такой — душа Ноци-Тшера.
Кам очень хотелось, чтобы его слова сбылись как можно раньше, но она была слишком маленькой, в центре круга её не было бы видно, и потому обычно она шла в хвосте, левой рукой касаясь пальцев Нит, а правой — запястья Тои, потому что он был ешё ниже неё. И, хотя каждый год весенний танец становился всё короче и проще, а осенью его порой и вовсе забывали из-за дождей, именно в эти минуты Кам чуствовала себя дома и любила всех, кто шёл к реке вместе с ней. Я буду скучать по этому танцу, когда уеду.
Эта мысль сделала переполненный мир ещё ярче — шипы платья царапали рёбра и протяжной ноющей болью впивались в грудь, ночной ветер перебирал волосы, холодом скользил по незащищённым лопаткам. Но она всё равно не могла шевельнуться, не могла отвести глаз. Ноци-Тшера. Её тело было того же цвета, что и ночь — чёрное и мерцающее, и в темноте её беспокойные кольца казались ещё огромней. Длинный гребень вспарывал тёплый воздух, тянулся до самого кончика хвоста, метавшегося по траве рядом с Кам, не касаясь её, но то и дело путаясь в кроне рухнувшей вишни, ломая ветки.
Кам осторожно встала — собственное тело казалось невесомым и слабым, слишком слабым для колючего тяжёлого платья, для воздуха, насыщенного запахом свежей крови и чистой ледяной воды. Стоило Кам пошевелиться, и огромная змея перестала трепать безвольное уже тело Алрайка. Вся ненависть, вся опасная сила, которой он владел, рассялась, Кам чувствовала только эхо её вокруг, как эхо города или подземной воды. Ноци-Тшера обратила к ней свои длинные искристые глаза, в них был огонь и закатный свет, и Кам ощутила в горле привкус крови — не собственной, сладкой и чёрной, а обычной, человеческой, солоновато-медной. Ноци-Тшера выпустила Алрайка — вернее, то, что осталось от него, бесформенное смешение разодранной ткани, кожи и мышц — и устремилась к Кам. Кам подумала о том, что такое огромное, тёмное и невозможное существо должно бы пугать её, но произнесла шёпотом:
— Ты прекрасна.
Огромные глаза змеи посветлели, отцвет крови растворился в них, и осталось лишь мягкое золотое сияние. Ноци-Тшера замерла, затем вновь рванулась вперёд — все её движения были так резки, что не уследишь — и ткнула Кам в живот своим узким носом, твёрдым, как дерево. Кам упала на спину, вновь чувствуя прохладный ворс свежей травы и мягкую землю. От запаха крови, всё более отчётливого, и ночного воздуха, которого словно становилось всё больше, кружилась голова. Ноци-Тшера смотрела на неё, неподвижная, как изваяние из чёрной меди, она была так огромна и была так близко, что Кам не видно было неба и звёзд — но её кожа отражала их свет, и глаза мерцали, словно звёздные озёра.
— Ты меня убьёшь?
Страница
20 из 23
20 из 23
