Налара

— шёпотом спросила Кам, не испытывая страха. Она подняла руку, медленно, как сквозь тяжёлое течение, коснулась чёрной прохладной кожи — она была реальней, чем можно было представить, реальней, чем всё вокруг. Чувства, обрушившиеся на неё, были спутанными, тяжёлыми, как пробуждение в незнакомом месте — стихающая ярость, узнавание, переполненность миром и голод острый, как длинный охотничий нож под рёбрами. — Хочешь есть?…

Ноци-Тшера потянулась к ней ещё ближе, разомкнув зубы, перехватила за талию и подняла над землёй. Кам услышала, как что-то треснуло, и не могла понять, пояс ли это платья, или собственное ребро. Она пыталась заставить себя испугаться, чтобы бороться, но страха не было, её словно подняло над землёй течение реки, ощущение было таким же успокаивающим и прохладным. Кам поняла, что вот-вот потеряет сознание, потому что воздуха становилось всё больше, больше, слишком много — хотя из-за сдавивших её челюстей сделать вдох было трудно. Она висела вниз головой и видела перевёрнутый сад, перевёрнутое сияющее небо — и так прекрасно было, и спокойно, только сухой раздражающий треск мешал утонуть в этом тихом спокойствии.

Дом, это дом горит.

— Если ты хочешь есть, нам нужно поторопиться, — прошептала она.

Весь день Оттен провёл в каком-то странном исступлении, время, отделявшее его возвращение домой от стука в дверь, заставившего очнуться, пролегло сквозь него изломанной стремительной линией — он чувствовал след этого дня, яркие комки мгновений, но не понимал, о чём думал и что делал. Он обнаружил себя стоящим посреди комнаты, и руки его, одежда и волосы пропитались едким запахом масляной краски — лазурной, чёрной и алой. Всплесков подобного неистовства с ним не случалось со времён начала обучения, но даже тогда, чтобы потерять в мешанине образов целый день, ему нужна была Пыль, смешанная с вином. Сейчас Оттен помнил, что, вернувшись в гостиницу, он зашёл к магу, жившему этажом ниже и управлявшему экипажем, и сообщил ему, что уедет утром или поздно ночью, а затем его прошило желание рисовать — острое, словно вытягивавшее вены из его запястий.

— Оттен, ты там? — сложно было различить слова сквозь стук, нетерпеливый и частый, как шум первого осеннего дождя. Она стучала так настойчиво, словно могла раздробить дверь в щепки. Она пришла. Оттен был уверен, что сегодня на рынке видел её в последний раз, что она слишком юна, чтобы осмелиться на побег, но невероятная сила его вдохновения призвала её сюда. Она была здесь, то была истинная магия искусства, та, о которой он столько слышал и читал. Стряхнув с себя чувство выпотрошенной усталости, Оттен направился к двери.

Она действительно была здесь, ещё белее и тоньше, чем он успел её запомнить. Она втолкнула его в комнату и захлопнула дверь за спиной — мир вновь начал дробиться на секунды, отдельные ощущения и звуки — щелчок замка, шум на улице, слишком оживлённый, мягкая темнота вокруг, всепронизывающий запах краски… Она уткнулась лбом ему в грудь и разрыдалась, цепляясь за его рубашку, а Оттен положил руку ей на затылок и пытался вспомнить её имя.

— Что случилось? — смог наконец произнести он. Ночь за окном перекликалась эхом разных голосов, словно все люди в городе очнулись вместе с Оттеном и задавались тем же вопросом. Этот шум давил ему на виски, хотелось вновь провалиться в забытье и увлечь её следом. Канритам, вот как её зовут.

— Ты говорил, — она судрожно всхлипывала, так, словно плыла под водой и каждое слово отнимало последние глотки воздуха, — говорил увезёшь меня, так давай уедем, скорее.

Оттен гладил её по голове, перебирал чёрные и светлые пряди, в которые была вплетена длинная нить серебра. Эта нить царапала его ладони, и Оттен пытался найти её хвост или жемчужную застёжку. Он чувствовал, как запах и цвет его картины, оставшийся на пальцах, пропитывает её мягкие волосы, это чувство будоражило его — не только возбуждение, тяжёлое и сладкое, но и то самое ощущение, какое бывает, когда делаешь первые мазки на нетронутом холсте. Уличный шум звучал теперь как далёкий смутный поток голосов, утонувших в синей темноте.

— Мы не можем ехать прямо сейчас, — Оттену показалось, что его собственный тихий, успокаивающий голос канул в этом потоке темноты ещё до того, как зазвучал, — но мы уедем, конечно уедем.

Оттену удалось наконец найти застёжку серебряной нити и выпутать из её волос, она с шепчушим стуком упала на пол. Он задержал дыхание — сейчас ночь обрушится на них, как огромная волна. Его отвлекали только её беспокойные руки — несколько секунд назад она стояла смирно, и её ладони были спокойны и неподвижны, он чувствовал сквозь рубашку тёплые очертания её пальцев, теперь же она принялась извиваться, скрести его грудь ногтями с неожиданной яростью и силой. Оттен понял, что прижимает её к себе слишком крепко и неохотно опустил руки.

— Ты меня обманул? — взгляд у неё был колючий и светлый, как лёд, в котором отражается луна.