Налара

Это была сильная лампа — должно быть, потому, что Этейла до неё не дотрагивалась.

Этэйла старая тварь. Могла бы проверить хотя бы, жива ли я. Вряд ли этот моррисэн из тех, кто готов купить тщедушный труп.

Что-то в собственном отражении показалось Кам незнакомым и странным, и против воли она замерла, рассматривая себя в воздушном сиянии лунного огня. Хуже всего, конечно, был сломавшийся наполовину ноготь. Сейчас она ясно видела, что засохшая кровь на пальце черна, как приснившаяся ей глубина Налары,

плеск, плеск не прекращается, когда же я перестану это слышать?

но не только это было странно. Кам наклонилась ближе к своему бледно-голубому отражению — глаза отражали лунный огонь, и можно было бы отвлечься от остальных своих черт, смешных и несуразных — каждый раз, глядя на себя слишком близко, она чувствовала разочарование. За день Кам не давала себе времени остановиться и вспомнить, как выглядит на самом деле, и, подходя вечером к зеркалу, чтобы расчесать волосы, она тайно надеялась, что увидит там другое лицо — более тонкое, и красивое, и… другое. Иногда она так себя ненавидела, что переставала есть в надежде, что через какое-то время её черты заостряться и станут такими же зыбкими, как у Исталь на её грустных портретах, или что, если этого не произойдёт, она умрёт от голода. Обычно её хватало на неделю — она жевала листья дерева снов и пила разбавленный водой сок акриш, и целыми днями чувствовала себя счастливой, обворожительной и чуточку пьяной; но потом ей тяжело становилось выходить из дома. Умирать под присмотром Этейлы совсем не хотелось, поэтому приходилось смириться с судьбой и оставаться скуластым заморышем с капризными губами.

Сейчас отражение тоже оставалось прежним, за исключением того, что ко лбу Кам прилипла чёрная прядь. Кам встряхнула волосами — они почти высохли, и от света лунного масла казались такими же мерцающе-светлыми, как её кожа и глаза. Иногда в этом зеркале ночью Кам напоминала себе призрака, но сейчас в волосах этого призрака запутались чёрные линии и нити. Плеск в ванной, кажется, затих, и она решилась зажечь настоящий огонь. Вернулись знакомые цвета, и волосы её были знакомого медово-пепельного цвета, но чёрные пряди никуда не исчезли. Кам подумала:

Это цвет отравленнй крови, ядовитой души, — и одновременно с этим, — и ещё у Него такие волосы. Но как это могло произйти? Он услышал меня и лишил рассудка?

Она выдернула из под зеркала другой ящик, и достала ещё одну принадлежавшую Исталь вещь — резную шкатулку из чёрного камня, оплетённую узором колючих цветов с голубыми камнями-бутонами. В этой шкатулке был нож, довольно тяжёлый и длинный — Кам отыскала его в восточном крыле год назад и думала зарезать им Этейлу, но он был такой красивый, такой изящный, что жаль было пачкать. Она показала этот нож Нит, та сделала страшные глаза и сказала, что лучше выбросить его в реку, ведь вполне может быть, что именно с его помощью Исталь пыталась убить себя и Кам. Кам в это не верила — каменная рукоятка в ладони всегда была тёплой, а лезвие было украшено чьей-то тонкой подписью — подписывая свои работы у Дисты, она всегда пыталась повторить движения этого росчерка. Несколько секунд она стояла, переводя взгляд с ножа на своё отражение.

Если я сумасшедшая, лучше перерезать себе горло.

Ниод больше не казался Отену скучным. Словно бутон, неприметный на закате, но к утру распустившийся, он был теперь живым, ярким и дышащим. Вернувшись в гостиницу, Отен потребовал принести ему графин с вином и рисовал до утра. Налара почти исчезла из его мыслей, теперь он смешивал золотистые и оранжевые оттенки, чтобы изобразить блики заката на бледной коже. Река, и вечернее небо, и заросли вокруг — всё это было просто орнаментом для неё. В пьяном воображении Отена девочка превратилась в маленькую жрицу бога, давно покинувшего эти места, но сопровождавшего самого Отена и его Семью до сих пор — так могла ли быть эта встреча случайной, и для кого ещё она могла танцевать? Нет, Отен не зря приехал в этот город, и не зря провёл здесь столько времени. Он заснул на рассвете, но был слишком взбудоражен, чтобы видеть долгие сны.

Вскочив с постели, он посмотрел на то, что рисовал ночью, и возликовал — картина была прекрасна, в отличие от всего, что он пытался здесь сотворить.

Надо её найти. — решил Отен, и, проверив, высохли ли краски, завернул полотно в плотную ткань и отправился на городской рынок. Скрипач уже устроился возле фонтана, но скрипка его ещё оставалась в футляре — было ещё слишком рано, чтобы развлекать кого-то музыкой. Провожая прохожих угрюмым взглядом, он завтракал сероватой лепёшкой, в которую была завёрнута какая-то дымящаяся густая дрянь. Остановившись рядом с ним и с наслаждением послушав звучание воды, Отен принюхался и решил, что, должно быть, скрипач пожирает какие-то растёрые в кашу грибы.

— Не подскажешь мне кое-что, брат? — присев на бордюр фонтана, поинтересовался Отен.