82 мин, 10 сек 6348
Скрипач посмотрел на него с подозрением, ссутулился сильнее, но кивнул. — Я ищу одну девочку. Вот на неё похожа. — Отен отсторожно развернул картину. К счастью, краски не смазались. Скрипач хмыкнул:
— Продавать несёшь?
— Ну да, — кивнул Отен и торопливо добавил, — Я здесь по заданию своего мастера, но мне необходимо найти деньги, чтобы вернуться в Тонтрэ. Ну, и вдохновение, чтобы было, с чем возвращаться.
— Ишь ты, Тонтрэ… вдохновение… — сквозь серую лепёшку прочавкал скрипач. Отен был хорошо воспитан и сдержанно улыбнулся:
— Именно. А что?
— А то, что не продашь ты эту картину.
— Почему? — Отен опешил. Скрипач затолкал остатки лепёшки в рот, и, дожевав, сообщил то, что Отен и так прекрасно знал:
— Да она ж голая. Неужели она голая танцевала?
Отен покраснел:
— Ээээ… неважно. Так ты её знаешь?
— Её все знают, это Кам, она тоже как бы… сестра нам. Живёт у старой Этейлы на попечении. Такой здоровый чёрный дом с голубыми окнами видел? Там живёт, — скрипач потянулся к тряпке, в которую была завёрнута картина, чтобы вытереть сальные руки, но Оттен предусмотрительно её отодвинул, — Только если денег нет, даже не суйся туда. За эту картину тебе вряд ли столько дадут, сколько Этейла за неё просит. Гриа вот ходил, уговаривал, лодку хотел продать — сын его из-за этой девки чуть не утопился — так старая ведьма его чуть не… ну, в общем, не вышло.
Оттен в ужасе смотрел на скрипача. Он знал, что в некоторых городах, таких маленьких, что на карте не найти, дети, оставленные его Семьёй оказывались в таком же точно положении — если родители погибали, и ребёнок оказывался в руках людей достаточно жестких, его растили, как собственного, но потом продавали какому-нибудь богатому семейству. Такие дети очень ценились по многим причинам, Оттен слышал так же, что в совсем диких местах их покупали совсем маленькими, чтобы в тяжелые времена принести в жертву, но он думал, что всё это сказки. Но Ниод — Ниод был известный город, город цивилизованный, разве могло здесь твориться такое?
— Ужасно. — выдохнул Оттен.
— Да уж, — в тон ему вздохнул скрипач, — так что картину оставь себе, будет, что вспомнить. Так что, правда она голая теперь танцует?… Я вечером работаю, а то б пошёл тоже посмотреть…
Не слушая его, Оттен встал и побрёл на рынок. Ниод вновь померк, из прекрасного цветка превратившись в уродливое насекомое.
Скрипач оказался прав — хоть Ниод и был построен возле Налары, картину здесь продать было абсолютно некому. Отен потеряно толкался среди людей, зазывных окликов, длинных столов с овощами и мясом, запахов лечебных трав и листьев дерева снов. В конце концов возле навеса, хозяин которого сидел на земле и продавал разноцветные жемчужные бусы, рассыпанные по пёстрой скатерти, он наткнулся на седеющего, лысеющего и явно нездешнего господина в богатой одежде, и показал ему свою картину. Торговец драгоценностями, заметив её, расхохотался, а вот господин благосклонно улыбнулся и вручил Оттену кожаный мешочек с серебром. Это позволило Оттену немного смириться с отвратительной сутью Ниода и даже расправить плечи. Если б картину продать не удалось, ему пришлось бы занять на площади место рядом со скрипачом и рисовать портреты для богатых прохожих(которых здесь почти не было), а на завтрак есть такую же серо-коричневую гадость.
Повесив мешочек на шею, Оттен направился обратно в гостиницу, ломая голову над тем, как спасти несчастную девочку. Если бы его учитель, или кто-нибудь старший, был здесь, он мог бы заявить о правах Семьи, но путешествие до Тонтрэ и обратно было слишком долгим, и позорно было возвращаться без картины. Можно было попробовать украсть эту девочку, но кто знает, что могло прийти в голову жителям этого отвратительного города?
Надежда вновь обрести вдохновение рассеивалась, как дым, а выпитое вчера вино отзывалось головной болью, бордовой и тяжёлой.
— О, вот и ты!
Оттен чуть не споткнулся. Она вынырнула из толпы так внезапно, что он поперхнулся дыханием. В утреннем свете она казалась младше, светлее и тоньше — мягкие бледные губы, впалые щёки, и глаза, сияющие, как в лихорадке, как синий лёд на солнце.
— Ты меня искала? Кто ты?
Она рассмеялась. В руке у неё была большая корзина — разноцветные яблоки, свёртки в промасленной бумаге, сочные стебли, узкая бытыль какого-то тёмного масла…
— Ты знаешь, кто я, — она посмотрела на него лукаво, затем вскинула руки над головой — корзина съехла к плечу — и постучала кулаками друг о друга, изображая знакомый мотив, — вчера я танцевала, а ты за мной следил.
Сегодня на ней был длинный голубой сарафан с алым узором у подола, и на шее такая же алая лента в цвет.
Она что-то сделала с волосами, — понял Оттен, — вчера были длинные…
— Виноват, — он нервно засмеялся, — ты очень красивая, — она нахмурилась, — и танцуешь очень красиво.
— Продавать несёшь?
— Ну да, — кивнул Отен и торопливо добавил, — Я здесь по заданию своего мастера, но мне необходимо найти деньги, чтобы вернуться в Тонтрэ. Ну, и вдохновение, чтобы было, с чем возвращаться.
— Ишь ты, Тонтрэ… вдохновение… — сквозь серую лепёшку прочавкал скрипач. Отен был хорошо воспитан и сдержанно улыбнулся:
— Именно. А что?
— А то, что не продашь ты эту картину.
— Почему? — Отен опешил. Скрипач затолкал остатки лепёшки в рот, и, дожевав, сообщил то, что Отен и так прекрасно знал:
— Да она ж голая. Неужели она голая танцевала?
Отен покраснел:
— Ээээ… неважно. Так ты её знаешь?
— Её все знают, это Кам, она тоже как бы… сестра нам. Живёт у старой Этейлы на попечении. Такой здоровый чёрный дом с голубыми окнами видел? Там живёт, — скрипач потянулся к тряпке, в которую была завёрнута картина, чтобы вытереть сальные руки, но Оттен предусмотрительно её отодвинул, — Только если денег нет, даже не суйся туда. За эту картину тебе вряд ли столько дадут, сколько Этейла за неё просит. Гриа вот ходил, уговаривал, лодку хотел продать — сын его из-за этой девки чуть не утопился — так старая ведьма его чуть не… ну, в общем, не вышло.
Оттен в ужасе смотрел на скрипача. Он знал, что в некоторых городах, таких маленьких, что на карте не найти, дети, оставленные его Семьёй оказывались в таком же точно положении — если родители погибали, и ребёнок оказывался в руках людей достаточно жестких, его растили, как собственного, но потом продавали какому-нибудь богатому семейству. Такие дети очень ценились по многим причинам, Оттен слышал так же, что в совсем диких местах их покупали совсем маленькими, чтобы в тяжелые времена принести в жертву, но он думал, что всё это сказки. Но Ниод — Ниод был известный город, город цивилизованный, разве могло здесь твориться такое?
— Ужасно. — выдохнул Оттен.
— Да уж, — в тон ему вздохнул скрипач, — так что картину оставь себе, будет, что вспомнить. Так что, правда она голая теперь танцует?… Я вечером работаю, а то б пошёл тоже посмотреть…
Не слушая его, Оттен встал и побрёл на рынок. Ниод вновь померк, из прекрасного цветка превратившись в уродливое насекомое.
Скрипач оказался прав — хоть Ниод и был построен возле Налары, картину здесь продать было абсолютно некому. Отен потеряно толкался среди людей, зазывных окликов, длинных столов с овощами и мясом, запахов лечебных трав и листьев дерева снов. В конце концов возле навеса, хозяин которого сидел на земле и продавал разноцветные жемчужные бусы, рассыпанные по пёстрой скатерти, он наткнулся на седеющего, лысеющего и явно нездешнего господина в богатой одежде, и показал ему свою картину. Торговец драгоценностями, заметив её, расхохотался, а вот господин благосклонно улыбнулся и вручил Оттену кожаный мешочек с серебром. Это позволило Оттену немного смириться с отвратительной сутью Ниода и даже расправить плечи. Если б картину продать не удалось, ему пришлось бы занять на площади место рядом со скрипачом и рисовать портреты для богатых прохожих(которых здесь почти не было), а на завтрак есть такую же серо-коричневую гадость.
Повесив мешочек на шею, Оттен направился обратно в гостиницу, ломая голову над тем, как спасти несчастную девочку. Если бы его учитель, или кто-нибудь старший, был здесь, он мог бы заявить о правах Семьи, но путешествие до Тонтрэ и обратно было слишком долгим, и позорно было возвращаться без картины. Можно было попробовать украсть эту девочку, но кто знает, что могло прийти в голову жителям этого отвратительного города?
Надежда вновь обрести вдохновение рассеивалась, как дым, а выпитое вчера вино отзывалось головной болью, бордовой и тяжёлой.
— О, вот и ты!
Оттен чуть не споткнулся. Она вынырнула из толпы так внезапно, что он поперхнулся дыханием. В утреннем свете она казалась младше, светлее и тоньше — мягкие бледные губы, впалые щёки, и глаза, сияющие, как в лихорадке, как синий лёд на солнце.
— Ты меня искала? Кто ты?
Она рассмеялась. В руке у неё была большая корзина — разноцветные яблоки, свёртки в промасленной бумаге, сочные стебли, узкая бытыль какого-то тёмного масла…
— Ты знаешь, кто я, — она посмотрела на него лукаво, затем вскинула руки над головой — корзина съехла к плечу — и постучала кулаками друг о друга, изображая знакомый мотив, — вчера я танцевала, а ты за мной следил.
Сегодня на ней был длинный голубой сарафан с алым узором у подола, и на шее такая же алая лента в цвет.
Она что-то сделала с волосами, — понял Оттен, — вчера были длинные…
— Виноват, — он нервно засмеялся, — ты очень красивая, — она нахмурилась, — и танцуешь очень красиво.
Страница
9 из 23
9 из 23