Тик-так

На следующий день меня повезли на обследование в клинику нервных болезней. Там была уйма народу, и к себе в больницу я вернулся уже в начале третьего. На тумбочке я обнаружил кулек с яблоками, свои часы и записку. Я развернул ее. «Рома, жаль, что сегодня тебя не застала. Вечером работаю. Зайдет папа. Ешь, пей, поправляйся. Будь умницей, веди себя хорошо. Целую. Мама». Я улыбнулся. Сев на кровать, я достал из пакета яблоко и надкусил его. Оно было сочным и кисловатым. Я протянул руку и взял с тумбочки часы. Я уже несколько дней говорил маме, чтобы она принесла их, но она все время забывала. А без часов в больнице было довольно неудобно.

Я посмотрел на «Тик-так». Бедные мои часики! Они тоже казались бледными и очень больными. Жизнь еле теплилась на их угольно-черном циферблате. Я надел их на руку и застегнул браслет. Был тихий час, делать все равно было нечего. Я стал смотреть на часы, загадав, сколько комет и метеоритов пролетит по циферблату за одну минуту. Я почти угадал. Затем я засек время еще раз. Снова немного ошибся. А ну-ка, еще! Я сделал поправку, но снова промазал. Черт, кажется, они стали появляться чаще. Это занятие увлекло меня. Все время смотреть на внутреннюю сторону запястья было неудобно, и я передвинул часы наружу, чтобы мне было хорошо их видно.

Я наблюдал за своими «котлами» час или полтора, и обнаружил действительно занятную вещь. Одетые на руку, они в самом деле буквально расцветали. Я был нужен им. Когда я осознал этот факт, я обнаружил, что даже стал относиться к часам несколько по-иному. Мне неожиданно показалось, что они способны испытывать привязанность и любовь к своему хозяину, и я стал воспринимать их как нечто вроде преданной собаки.

Я развлекался с часами до самого вечера. В начале седьмого пришел папа. В больнице он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Мама не застала тебя сегодня днем, — сказал он. — У тебя все в порядке?

Я кивнул.

— Па, ну скажи ей, чтоб не носила мне столько еды. Я же стану толстым и противным. А за часы спасибо. Без них мне было неудобно.

Папа посмотрел на мою руку.

— Ну слава богу, она наконец нашла их. Ты знаешь, несколько дней назад они пропали. Мама очень переживала и не хотела говорить тебе об этом. Хорошо, что они отыскались.

— Ага. Па, ты поднажми дома на маму. Мне уже так надоело здесь валяться! Может, они выпишут меня к выходным? Они же сами говорят, что я здоров.

— Ладно, — улыбнулся папа. — Не дрейфь. Дольше, чем положено, тебя здесь держать не станут. Да и мы с мамой по тебе уже изрядно соскучились. А Ленка каждый день тебе приветы передает.

— Правда? — обрадовался я. — А что же ты молчал?

— Правда. И завтра она собирается тебя навестить.

* * *

Больше всего в этой больнице я ненавидел то, что отбой объявляли в девять часов. Даже телевизор в холле посмотреть после девяти не давали. А в половине десятого медсестра проходила по всем палатам и выключала свет. Так было и сегодня. Но спать мне совершенно не хотелось. Я решил просто немного помечтать. Я лежал и думал о том, как завтра придет Ленка. Интересно, она часто вспоминала обо мне? Мне хотелось думать, что да. Я попытался вообразить ее лицо, фигуру. При этом я вдруг заметил, что мое сердце вдруг ускорилось и стало биться о грудную клетку так часто и сильно, будто стремилось вырваться наружу. Я усмехнулся. Кто бы мог подумать, что я такой впечатлительный? Но через секунду улыбка застыла у меня на губах. Потому что мое бешено стучащее сердце вдруг замерло. Это ощущение было коротким, но на редкость неприятным. Затем сердце стукнуло вновь, да так, что все мое тело содрогнулось от этого удара. У меня перехватило дыхание. А мой пульс снова зачастил, как сумасшедший. И тут же — еще один перебой. И еще один. Я никак не мог сообразить, что же это со мной делается, и вдруг отчетливо понял, что умираю. Перебои в сердечном ритме становились все чаще и чаще, и я уже плохо соображал, где нахожусь.

И все-таки одна мысль каким-то образом добралась до моего начинающего задыхаться без необходимого количества кислорода мозга. Помощь была здесь, совсем рядом, в коридоре! Я не помню, как я встал, опираясь обеими руками на стену, сделал шаг, другой. Мои ноги подкашивались. В вертикальном положении меня удерживала только мысль о том, что, упав, я скорее всего не поднимусь уже никогда. А я так хотел жить в этот момент! Мне было всего тринадцать, я не успел повидать и познать почти ничего, а в мире так много интересных вещей!

В глазах у меня было темно. Я чудом нашел на ощупь дверную ручку и потянул ее на себя. Пятисантиметровый порожек казался непреодолимой преградой. Я попытался перешагнуть его, зацепился и почувствовал, что все-таки падаю. Откуда-то до меня донесся хриплый вопль, и я не сразу понял, что это кричу я сам. Удара о паркетный пол я уже не почувствовал.