Le General Froid

— Посвети, — Кичайкин осторожно подошел к будке.

Внутри было пусто. Деревянный стул валялся на полу. Рядом кто-то растоптал газету, изгваздав ее грязными отпечатками сапог. Открытая дверь со скрипом болталась на ветру.

— А не хуху себе, боевой пост-то оставить, — с другой стороны в будку заглянул Звонарев. — Одной дисциплинаркой уже не отделаешься. Слышь, Лех, я что-то не помню, они здесь с оружием стоят?

— Нет, — Кичайкин зашел внутрь будки.

Нога тут же поехала по набежавшей через разбитое стекло луже. Кичайкин выругался и ухватился руками за стойку под оконной рамой. Рука стала влажной и липкой. Он собрался было вытереть ее о бушлат, как в свете фонаря Звонарева увидел, что это не вода. Вся ладонь стала густого красного цвета, словно он схватился за свежепокрашенную стену. Вот только нифига это была не краска. И на полу тоже не вода собралась.

— Слышь, Звонок, — Кичайкин попятился из будки. — Там кровища.

— И не только там, — Звонарев поднял фонарь повыше, освещая серый песок под ногами.

На нем явственно виднелось еще несколько бурых пятен.

— Вот уроды, — вытащив и кармана платок, Кичайкин принялся вытирать руки. — Опять подрались. Месяц не проходит, чтобы что-нибудь не отмочили… Как же вовремя Липатыч в больницу слег, снова мне разбираться!

Липатыч, он же капитан первого ранга Липатов Геннадий Михайлович, вот уже седьмой год возглавлял кандар-губский отдел. Но, прослужив на севере, четверть века, стал слаб здоровьем и теперь минимум два раза в год оказывался в мурманском госпитале. Последний раз на обследование его отправили неделю назад и он до сих пор с него не вернулся.

— Поехали, дежурному всыпем! — Кичайкин откатил шлагбаум и сел в машину.

До базы они ехали молча. Когда перед ними показались первые склады, вдруг завизжали тормоза и машина резко остановилась.

— Ты чего?! — рявкнул Кичайкин, едва не врезавшись в лобовое стекло.

— Сам смотри, — Звонарев включил дальний свет.

Спиной к ним прямо на въезде в часть на коленях сидел матрос в бушлате. Что он делал было непонятно, однако из-за него виднелись слабо подергивающиеся ноги в брюках и форменных ботинках.

— Эй, у вас что там случилось? — Кичайкин открыл дверь и высунулся из машины. — Помощь нужна?

— Леха, — шмыгнул носом Звонарев. — Что-то мне эта вся шняга не очень нравится.

Тем временем Кичайкин вышел из машины. Сделав несколько шагов вперед, он загородил собой матроса от Звонарева. Теперь луч света из фар «шестерки» упирался ему в спину.

— Эй, товарищ матрос! — крикнул Кичайкин, подходя к сидящему. — Вам плохо?

Что случилось дальше, Звонарев не понял.

— Твою ж ебаную в душу мать! — заорал вдруг Кичйакин благим матом, что за ним водилось крайне редко. — Назад, сука!

Он отскочил назад, одновременно расстегивая бушлат и засовывая под него правую руку. Мгновение спустя у него в руке оказался пистолет.

— Стой, сука, стрелять буду! — донеслось до опешившего Звонарева.

Пинком распахнув дверь, тот выскочил из машины, и, путаясь в застежках куртки, тоже полез за стволом.

И тут по ушам ударило выстрелом. Во влажном воздухе он прозвучал словно кто двинул ломом по пустой железной бочке. Затем громыхнуло еще дважды.

Вот теперь здесь действительно начиналось ЧП областного масштаба.

— Леха, ты… — открыл было рот Звонарев, но слова застряли у него в горле.

В тир они всем отделом ходили регулярно, и минимум двадцать пять очков по зеленой мишени выбивал каждый. Но сейчас Кичайкин мазал с двух шагов. Первый выстрел, предположим, он мог сделать предупредительный, в воздух. Даже обязан был. Но куда ушли еще два, если он стрелял в надвигающегося на него матроса?

Снова грохнул выстрел и на этот раз Звонарев хорошо видел, как из матросского бушлата полетели ошметки, но тот, на кого он был надет, лишь пошатнулся, продолжая переть на Кичайкина.

Так не бывает, промелькнуло в голове у Звонарева. И тут его взгляд соскользнул с неуязвимого матроса на то, что находилось у него за спиной. На асфальте лежало тело еще одного морячка. Под ним расползлась лужа крови. Половина лица, обращенная к Звонареву, почти отсутствовала — через дыру в щеке ему хорошо была видна белизна челюстной кости и зубы. Кадыка у трупа тоже не было. От шеи осталось несколько грязно-бурых лент, лежащих на выпирающем хребте. Не сразу, но до Звонарева дошло, что у него на глазах сожрали человека.

К горлу тут же подкатил тугой ком, а жаренная картошка с сосисками, съеденная на ужин, подперла этот ком снизу, заставив Звонарева согнуться пополам. Рот наполнился противной горечью, по горлу прокатился спазм, ноги подкосились, и ужин с плеском вырвался на асфальт. Звук мотора поплыл куда-то в сторону, в ушах зазвенело, словно их набили ватой.