Добавить в моё избранное
68 мин, 15 сек 13990
Одна из наших немногих привилегий.
По черному знаменному шелку вышит золотой нитью змей, свернувшийся кольцом, выставивший острые гребни и узкие перья, с жадностью пожирающий оскаленными клыками собственный хвост.
Выше — полукругом, изломанными, под старину стилизованными ладийскими рунами:
«В ЯРОСТИ ПАВШИМ НЫНЕ ПРИСУЖДЕН СЛАВНОЙ ВЕЧНОСТИ УДЕЛ»
— Снова твой гребаный роман, а?
Я чувствую приторный аромат духов.
Янкова совсем еще молодая для своей должности женщина, что-то около тридцати. Ее карьерный взлет впечатляет.
Она заведует нижним этажом здания, в котором расположен «Сад», и работающими там девочками.
Немного об архитектуре здания:
Уродливый краснокирпичный куб между приземистыми складскими корпусами Шоколадной Фабрики Даля и поросшими чахлым леском Твариными Выпасами (давшими название всему округу).
Раньше здесь размещались Т-конюшни. Внешний вид и внутренняя планировка стандартные: стены покрепче, подвалы поглубже — в «нашем» некогда помещались аж шесть Котлов.
Потом подразделение перекинули куда-то к черту на рога, рубберам под нос, и некоторое время здание служило местом пикников и сборищ для местных люмпенов и фабричной мертвечины.
Оно мне сразу приглянулось. Напомнило одну почти забытую историю. Можно сказать, ключевой момент моего гребаного романа.
Впрочем, я отвлекся…
Итак, в подвале бывшей Т-конюшни, а ныне «Сада расходящихся Т.» заправляет Янкова — присматривает за тем, чтобы все желания клиентов были исполнены, но и доверенный ей «материал» не попортился.
Сама она давно не работает. Где-то за пределами Яр-Инфернополиса, на западе, в Любшице или Вилице, у нее остался муж. Приличный тихий человек.
Ее холодные голубые глаза чуть прикрыты длинными ресницами, на губах застыла всегдашняя полуулыбка. Светлые гладкие волосы аккуратно уложены.
— Мы закрыты, — говорю я. — Видала вывеску?
— Решила проведать тебя, птенчик. Узнать, не смогу ли развеять твою печаль?
— Навряд ли, детка.
— Позволишь мне попробовать?
Я оборачиваюсь, смотрю на нее. Что меня привлекает в ней? Она красива, да. Но это холодная, змеиная красота. В ней есть отточенное совершенство порока. Оно завораживает.
Боюсь представить, что ее интересует во мне. Не хочу знать.
… Заводит в ней все — ее будуар, вульгарный, жаркий, пропахший сладкими духами. Зеркало в вычурной раме, заставленное множеством флакончиков, бутылочек, пудрениц, пуховок, шкатулочек. Эти ее длинные ноги, разведенные ножницами поверх леопардовых покрывал, и туфля с высоченным каблуком и пушистым помпоном, падающая на толстый ковер. Звериное влечение двух тел, и больше ничего…
— Может, спустишься ко мне, когда закончишь? — спрашивает она.
Да какого черта, думаю я.
— Я закончил со всем этим, — вырываю лист из каретки, комкаю его и бросаю через зал. — Пошли, детка…
Янкова сидит у зеркала, расчесывая светлые волосы щеткой, на ней бесстыдно распахнутое хынькайское кимоно, светло-голубое, с серебряными сакуровыми ветвями. Косметика слегка размазалась, на щеках довольный румянец.
Я лежу на ее гигантской кровати под расшитым пасторалями балдахином, среди одеял чудовищной леопардовой расцветки.
Пускаю вверх, в розовощеких амуров и грудастых пастушек, клубы табачного дыма и пью из бутылки, которую притащил с собой.
— Девочки мои изрядно напуганы, — говорит Янкова. — Слыхал про этого Веди-Ребуса? Извращенец гребаный…
— О чем речь?
— Ты что, зайчик, не читаешь газет?
— Никогда, детка.
— Вчера на крыше Окружного банка нашли еще три тела.
— Три?
— Он всегда убивает по трое. Всегда в полнолуние. И выкладывает трупы на крыше. Типа какой-то фигуры магической. Псих перегребанный!
— Чушь собачья.
Она улыбается, смотрит через плечо:
— Хочешь еще разок, зайчик?
Я лениво машу рукой, разгоняя табачный дым:
— Надо позаниматься с бумагами. Вся эта гребучая бухгалтерия… Оформить малышей с ножами. Публика от них в восторге, а мы до сих пор не утвердили тарифную сетку. Коль уж мы сегодня закрыты — и впрямь поработаю.
— Узнаю старину Фенхеля! Все мысли только о работе.
— Уж такой я замороченный парень, детка.
— Иначе бы ты не отхватил это лакомое местечко, а?
Я молчу. Место я получил совершенно случайно. Один мой приятель из Верхнего Города искал, куда бы незаметно вложить денег. Другой мой приятель из Нижнего города искал, куда бы незаметно вложить денег.
В пьяных разговорах и с тем, и с другим, время от времени проскальзывало: «нам нужен свой долбаный бар!» Ни тот, ни другой, в виду своей основной деятельности, занять эту почетную, но поистине утомительную должность не могли.
По черному знаменному шелку вышит золотой нитью змей, свернувшийся кольцом, выставивший острые гребни и узкие перья, с жадностью пожирающий оскаленными клыками собственный хвост.
Выше — полукругом, изломанными, под старину стилизованными ладийскими рунами:
«В ЯРОСТИ ПАВШИМ НЫНЕ ПРИСУЖДЕН СЛАВНОЙ ВЕЧНОСТИ УДЕЛ»
— Снова твой гребаный роман, а?
Я чувствую приторный аромат духов.
Янкова совсем еще молодая для своей должности женщина, что-то около тридцати. Ее карьерный взлет впечатляет.
Она заведует нижним этажом здания, в котором расположен «Сад», и работающими там девочками.
Немного об архитектуре здания:
Уродливый краснокирпичный куб между приземистыми складскими корпусами Шоколадной Фабрики Даля и поросшими чахлым леском Твариными Выпасами (давшими название всему округу).
Раньше здесь размещались Т-конюшни. Внешний вид и внутренняя планировка стандартные: стены покрепче, подвалы поглубже — в «нашем» некогда помещались аж шесть Котлов.
Потом подразделение перекинули куда-то к черту на рога, рубберам под нос, и некоторое время здание служило местом пикников и сборищ для местных люмпенов и фабричной мертвечины.
Оно мне сразу приглянулось. Напомнило одну почти забытую историю. Можно сказать, ключевой момент моего гребаного романа.
Впрочем, я отвлекся…
Итак, в подвале бывшей Т-конюшни, а ныне «Сада расходящихся Т.» заправляет Янкова — присматривает за тем, чтобы все желания клиентов были исполнены, но и доверенный ей «материал» не попортился.
Сама она давно не работает. Где-то за пределами Яр-Инфернополиса, на западе, в Любшице или Вилице, у нее остался муж. Приличный тихий человек.
Ее холодные голубые глаза чуть прикрыты длинными ресницами, на губах застыла всегдашняя полуулыбка. Светлые гладкие волосы аккуратно уложены.
— Мы закрыты, — говорю я. — Видала вывеску?
— Решила проведать тебя, птенчик. Узнать, не смогу ли развеять твою печаль?
— Навряд ли, детка.
— Позволишь мне попробовать?
Я оборачиваюсь, смотрю на нее. Что меня привлекает в ней? Она красива, да. Но это холодная, змеиная красота. В ней есть отточенное совершенство порока. Оно завораживает.
Боюсь представить, что ее интересует во мне. Не хочу знать.
… Заводит в ней все — ее будуар, вульгарный, жаркий, пропахший сладкими духами. Зеркало в вычурной раме, заставленное множеством флакончиков, бутылочек, пудрениц, пуховок, шкатулочек. Эти ее длинные ноги, разведенные ножницами поверх леопардовых покрывал, и туфля с высоченным каблуком и пушистым помпоном, падающая на толстый ковер. Звериное влечение двух тел, и больше ничего…
— Может, спустишься ко мне, когда закончишь? — спрашивает она.
Да какого черта, думаю я.
— Я закончил со всем этим, — вырываю лист из каретки, комкаю его и бросаю через зал. — Пошли, детка…
Янкова сидит у зеркала, расчесывая светлые волосы щеткой, на ней бесстыдно распахнутое хынькайское кимоно, светло-голубое, с серебряными сакуровыми ветвями. Косметика слегка размазалась, на щеках довольный румянец.
Я лежу на ее гигантской кровати под расшитым пасторалями балдахином, среди одеял чудовищной леопардовой расцветки.
Пускаю вверх, в розовощеких амуров и грудастых пастушек, клубы табачного дыма и пью из бутылки, которую притащил с собой.
— Девочки мои изрядно напуганы, — говорит Янкова. — Слыхал про этого Веди-Ребуса? Извращенец гребаный…
— О чем речь?
— Ты что, зайчик, не читаешь газет?
— Никогда, детка.
— Вчера на крыше Окружного банка нашли еще три тела.
— Три?
— Он всегда убивает по трое. Всегда в полнолуние. И выкладывает трупы на крыше. Типа какой-то фигуры магической. Псих перегребанный!
— Чушь собачья.
Она улыбается, смотрит через плечо:
— Хочешь еще разок, зайчик?
Я лениво машу рукой, разгоняя табачный дым:
— Надо позаниматься с бумагами. Вся эта гребучая бухгалтерия… Оформить малышей с ножами. Публика от них в восторге, а мы до сих пор не утвердили тарифную сетку. Коль уж мы сегодня закрыты — и впрямь поработаю.
— Узнаю старину Фенхеля! Все мысли только о работе.
— Уж такой я замороченный парень, детка.
— Иначе бы ты не отхватил это лакомое местечко, а?
Я молчу. Место я получил совершенно случайно. Один мой приятель из Верхнего Города искал, куда бы незаметно вложить денег. Другой мой приятель из Нижнего города искал, куда бы незаметно вложить денег.
В пьяных разговорах и с тем, и с другим, время от времени проскальзывало: «нам нужен свой долбаный бар!» Ни тот, ни другой, в виду своей основной деятельности, занять эту почетную, но поистине утомительную должность не могли.
Страница
2 из 21
2 из 21
