На чаше весов

— Я вошёл в комнату. Она кинулась к окнам, но я заранее повесил на них кресты, так же, как повесил ещё один крест на дверь. Она поняла, что оказалась в ловушке, и кинулась на меня, но я хорошо подготовился к схватке, — с этими словами охотник тронул рукой связку амулетов, ещё висевшую на его впалой груди. — Я прикончил её прямо там, на глазах у её обожаемых детишек. По всем канонам. Изрубил освящённым топором. Воткнул посеребренный кол в сердце. Обезглавил. Прочитал заупокойную молитву и видел, как дотла сгорело её нечестивое тело в священном огне.

Мелисса взглянула на Конрада и увидела, что он снова был спокоен, а вспыхнувший было в глазах огонь будто потух, растворился в холодно-серой радужке.

— Думаю, её дети должны быть вам благодарны. Вы не только избавили их от возможной участи, но и оставили ухоженный сад, — мелодичным голосом заметила одна из немногих женщин, сидевших за этим столом, очаровательная брюнетка в синем шёлковом платье.

Другие охотники восхищённо шептались. Мало кто из них по своей воле решился бы драться с вампиром в ночное время, его время. Айзенхольм не рассказал, как именно он победил вампиршу, но это должно было быть нелёгким делом, действительно достойным живой легенды, которой он являлся. И видно было, что несмотря на всю скромность и безразличие к похвалам, преклонение молодёжи перед его искусством очень грело сердце старого охотника.

Потом была рассказана ещё не одна история, но они не так сильно поразили Мелиссу, как убийство — а точнее, заслуженная казнь — вампирши в доме у её детей. Она хорошо помнила все сведения об этом виде нечисти, записанные в своих тетрадях, и могла предположить, какая потрясающая сила воли нужна была внешне хрупкому Айзенхольму, чтобы совершить задуманное. Девушка представляла себя на его месте, и воображение такой ситуации заставляло её бояться своего возможного страха, возможной слабости. За эту мнительность она ругала себя так же, как и за робость, а потому постаралась отвлечься от подобных мыслей и внимательнее слушать разговор.

На ночь Мелиссу расположили в узкой келье, где монахи уже застелили чистой простынёй жёсткую кровать. Её разбудили стуком в дверь ещё до рассвета и пригласили на утреннюю службу. Наскоро умывшись, она вышла в коридор и последовала за сутулым служкой в монастырскую церковь.

Звуки хорового пения, витающие где-то под сводами, молчаливые фигуры монахов, запах горячего воска и ладана производили на ещё не до конца проснувшийся разум самое сильное впечатление. Эта заурядная служба казалась торжественной и особенной, и девушка чувствовала, будто сейчас Бог слушает её очень внимательно, потому что сейчас эта церковь, как корабль, подплыла к Нему совсем близко. Мелисса молилась просто и искренне, легко облекая в просьбу, чтобы Бог дал ей силы выдержать будущие схватки, молилась о здоровье матери и о невредимости брата. Она никогда не могла пожаловаться на недостаточно сильную веру — напротив, вера этой девушки XVII века была также сильна, как у людей, живших пять или шесть столетий назад.

Один за другим подходили остальные члены Моргенштерна. Говорят, что на войне даже самые убеждённые атеисты могут вдруг склониться к религии — а Моргенштерн как раз вёл войну, уже которое столетие подряд. Ничего удивительного, что охотники на нечисть испытывали потребность в молитвах, которые позволяли хоть немного ослабить постоянное напряжение сил. Кроме того, давно было известно, что несмотря на спасительные свойства некоторых растений, камней и серебра, лучшим средством борьбы с порождениями ночи является искренняя вера, в том числе такая её разновидность, как вера в силу святой воды или освящённого оружия, которые сами по себе не обладали никакими особыми свойствами.

Когда служба закончилась, и все начали расходиться по своим делам, к Мелиссе подошёл Герман Урс.

— Доброе утро, госпожа Морниванд, — сказал он. — Пойдём, настало время решить, чем ты будешь заниматься.

Он проводил её опять в ту же залу, в которой накануне кипел общий ужин. Сейчас там не было никого, кроме её брата. Энергично работая ложкой и ножом, Теодор завтракал чечевицей и холодным мясом в свете пары свечей, разгоняющих серость пасмурного утра.

— А, привет, сестрёнка. Садись перекуси, тут и на тебя хватит.

— Ты ешь мясо в пятницу? — удивилась она.

— Я знаю, что сегодня постный день, но члены Моргенштерна освобождены от необходимости воздерживаться от мясного. Так же, как когда-то это дозволение давалось рыцарским орденам в Палестине.

Он сам налил ей в тарелку ароматной похлёбкой из чечевицы, отрезал хлеба и дал ложку, затем взял кувшин и опять наполнил свою чашу пивом.

— Не самый лучший напиток, но за неимением вина сойдёт, — вздохнул Теодор, снова садясь за стол.

— В монастыре ведь есть вино, — заметил Герман.

— Да разве то вино? Оно же то ли четырёх, то ли пятилетней давности.