Дело села N

— Везет тебе! А вот мне что суббота, что не суббота — все одно работа. Слушай, есть у меня на примете один субъект — ничего конкретного на него нет, а все-таки он странный. Я думаю — это он в вампира играет. Не побоишься со мной нанести ему предварительный неофициальный визит? Официально я пока не могу, а вот так — незваным гостем, прийти припугнуть — это запросто.

— Конечно, никаких проблем, — как-то незаметно для себя Доктор увлекся этой историей — она отвлекала от повседневной сельской скуки. Ему вдруг вспомнились слова, написанные на клочке бумаги. Natus sum ex Hermogene. Было в их звучании что-то таинственно зловещее.

— Тогда звякни мне завтра в шесть утра. До встречи!

Алексей рассеянно пожал на прощание руку следователю. Взглянул в его напряженное лицо. Беневский явно шел ва-банк: или грудь в крестах или голова в кустах. Если успеет поймать маньяка до того, как развернется бюрократическая машина и приедут спецы из центра — честь ему и хвала. Но если нет — за самодеятельность его по головке не погладят.

Следователь ушел, тихонько притворив за собой дверь. Практикант, промолчавший все время визита Беневского, выглядел растерянным. Он комкал в руках газету с злополучной статейкой.

— Саша?

— А? — практикант словно очнулся от сна, в котором пребывал даже когда ассистировал при вскрытии. Доктор знал, что это за состояние — когда душа будто отгораживается от мира, но тело и разум продолжают действовать на автопилоте.

— Саша, додежуришь сегодня за двоих, ладно? Хочу выспаться перед завтрашнем днем, — Алексей улыбнулся: — Похоже, мне предстоит изображать нашего коллегу Ватсона.

Практикант как-то странно посмотрел на него исподлобья, кивнул:

— Конечно.

3. Интерлюдия: ночная станция.

— Белье брать будите?

Я моргнул от неожиданности. Надо же, я даже не заметил, как в купе вошла проводница. Взглянул на нее — и обомлел от неожиданности: проводница была молодой. И даже симпатичной. Слегка полновата, но ей было еще очень далеко до того состояния, когда женщина превращается в нечто аморфное, бесполое, огромное, неуклюже-неповоротливое. Голос проводницы был мягким, глубоким, грудным — и сказочно красивым. Через пару лет он, конечно, все равно обратится в противный хриплый визг — если, конечно, у нее не хватит ума бросить к чертям эту дурацкую работенку и не мотаться по стране из конца в конец в бесконечных холодных до дрожи и до отвращения казенных поездах.

Я залюбовался ее плавными жестами так, что даже не сразу понял, чего она от нас хочет. Потом отрицательно помотал головой: мы с Доктором спать в эту ночь не собирались, а Инженер прекрасно обходился и без белья. Проводница плавно развернулась, намереваясь покинуть нас. Я внимательно смотрел на нее. Какая аппетитная попка… жажда внезапно перехватила мне горло, я коснулся своего стакана, а потом в голову пришла идея — и я окликнул проводницу:

— Сударыня, не желаете ли бокал вина? — чай мой как раз кончился и я снова перешел на вино.

Она оглянулась и улыбнулась. Красноречиво указала мне взглядом на Доктора и покачала головой:

— Нет, я пока не хочу. Возможно, как-нибудь попозже вы заглянете ко мне в кондукторское купе?

— Вы приглашаете? — я взглянул в ее глубокие, манящие темно-карие глаза.

— Да, — она, взмахнув длинными ресницами, ответила на мой взгляд.

— Тогда я обязательно загляну. Чуть-чуть попозже.

— Я жду, — проводница кивнула и добавила: — Да, кстати, сейчас мы сделаем остановку на станции — простоим около двадцати минут.

— Спасибо, — проводница вышла, послав мне на прощание многообещающий взгляд. Я снова посмотрел на Доктора. Тот кивнул своим мыслям.

Поезд затормозил — как-то неожиданно резко, но Инженер даже не проснулся. Мы с Доктором вышли — подышать свежим воздухом. Было прохладно, ночной ветер разгонял дымку тумана и проветривал запылившиеся мозги. Я дышал полной грудью — как перед смертью. Сонную одурь, навеянную ритмом стука колес, вином и неторопливым рассказом уносил с собой этот ветер, оставляя меня кристально чистым и свежим. Казалось, еще немного — и даже моя плоть станет прозрачной и сквозь нее можно будет увидеть, как в голове перекатываются цветные шарики мыслей.

Доктор тоже посвежел под этим ветерком — на его губах даже появилось какое-то подобие улыбки. Хотя скорее это была ухмылка, искривившая почти правильные исконно славянские черты его лица. Что же, это лучше чем ничего. В таком состоянии я смогу выпытать из него побольше подробностей того N-ского злоключения, которое он повествует будто исповедь.

Мы вернулись в купе. Поезд тронулся, и Доктор продолжил рассказ.

4. Рассказ Доктора: часть вторая.

Утро 5-го августа было еще более прохладным. Тяжелые серые тучи заволокли небосвод до самого горизонта, скрывая солнце; в воздухе слабо пахло грозой.