Коулрофилия

), что Леди станет моей женой через пару месяцев, он только хмыкнул и увел тему в другую сторону, а я так надеялся, что он поддержит»…

«Отец все время твердит, что страшно доволен. Ему на руку наша свадьба»…

«Матушка напоминает мне персонажа из той легенды»…

«Если мой друг все же «она», то я предпочту связать свою жизнь с ним… с ней, а не с Леди. Хотя, наши жизни и без того связаны»…

«Замечательно играет в шахматы. А ведь мне так надоело играть с самим собой»…

«Я не верю, что они допустят мое счастье»…

«… вчера. Боюсь, отец догадывается, что в подвале кто-то есть, и я не знаю, как с этим бороться»…

5.

… открыл глаза и уставился в темную глубину камина. Я проснулся.

Однозначно, проснулся.

Сердце бешено колотилось, тошнило, по телу бродили волны отвратительной дрожи — знакомые признаки пробуждения, после нескольких минут быстрого сна. Оглядевшись, я понял, что все еще сижу в гостиной перед камином с какими-то листками в руках. Кажется, мне успела присниться какая-то мать-тиранша, крики в подвале и — о, ужас! — клоун! Какая только чертовщина не приснится, стоит только закрыть глаза после бессонной ночи.

Впрочем, в кармане разрывался телефон, разбудивший меня, как обычно, вовремя.

— Ну что, я еду наконец-то, — радостно сообщил мне знакомый веселый голос. -

Порылся я тут в анналах истории, кое-что нарыл по интересующему тебя вопросу.

Я молча ждал, пока он скажет, думая о том, что не стоит сообщать ему о своей яркой фантазии, и снах о клоунах, и пленниках в подвале.

— Нашел ссылку на уголовное дело, но там толком ничего не сказано — сплошные намеки. Я так понял, речь шла о насильственном лишении свободы… похоже, держали они кого-то против воли. Хм, не знаю.

Меня в очередной раз прошибла холодная волна адреналина — если так пойдет и дальше, я напрочь посажу себе сердце.

— Как? — спросил я севшим голосом.

— Ты у меня спрашиваешь? — спросил он весело. Голос его казался прерывистым, видимо, говорил на ходу.

— Знаешь, мне кажется, тут есть посторонние, — я и не понял, как начал рассказывать ему то, что по пробуждению посчитал сном; уголовное дело о насильственном лишении свободы и подвальные звуки не могли быть простым совпадением.

— В самом деле? — кажется, начальник был не очень-то удивлен или не воспринял всерьез. Это меня разозлило.

— Мне показалось, я видел какого-то клоуна… — продолжил я, но до истории с подвалом и пленником мне договорить не дали.

Начальник странно воскликнул и переспросил меня, а получив утвердительный ответ тут же посоветовал убираться на улицу и ждать его снаружи. Ничего более неприятного и приятного одновременно он не мог мне сказать, даже если бы думал сто лет — воспалив мои опасения, а заодно дав неоднозначный приказ. Я решил не разбираться — на улице спрошу, какого черта тут происходит. Подскочив, я поспешил найти, наконец, выход. Когда до заветной массивной двери в холле оставалось не больше пяти метров, меня нагнало очередное потрясение:

— Злобному мальчишке Энди следовало бы открутить уши!

В голове щелкнуло, и я остановился как вкопанный, связанный и парализованный одновременно.

— Ты обещал помочь мне, — вкрадчиво довели до моего сведения. Я сделал несколько глубоких вздохов, отметил повышающуюся резкость окружающего мира и, преодолевая дрожь, обернулся.

Клоун стоял за массивным гобеленом, сверкая яркими тапочками, выдающими его местонахождение. Его позиция пугала — хоть он был и не в поле зрения целиком, но в любую секунду отвратительная рожа могла высунуться из-за ткани. Быстрей бы уже это произошло — невыносимо ждать!

— Будет представление и будет кровь, — сказал он театрально. — Будет, как и было раньше. Слышишь? Ты уже должен ощущать приближение событий.

А он словно бы знал, что такая чушь действует на меня не хуже грима и ярких тряпок! Моя фобия крутилась внутри со страшной скоростью, сметая органы и мозг. Автоматически я сделал шаг назад, отступая к двери. Где-то в подсознании стонала надежда, осторожно предполагая, что клоун не может выйти за пределы особняка, как какой-нибудь призрак.

— Не уходи! — выкрикнул он.

Я снова услышал рыдания, быстро переходящие в истерику. Что бы он тут ни делал — этот человек действительно страдает.

— Не уходи, ты не представляешь, как это ужасно! — вопил он за гобеленом.

— Я позвоню! Я вызову полицию! — выкрикнул я, преодолевая последние метры и толкая дверь. Надо было помочь этому человеку, нельзя его оставлять тут в таком состоянии, да еще среди странных явлений особняка! Я вышел на улицу, не выпуская цветные мягкие тапочки из вида, потому для меня не сразу дошло, что за пределами дома не все ладно.

Каким-то образом вместо жаркого летнего дня в саду поселилась поздняя осень.