По воле их

— Уколы? Глазки? А потом домой? — Ребенка накрывал шок.

— Ну, что ты, малышка. Потом ты умрешь, как собака. А потом мы утопим тебя в пруду и тебя съедят рыбки, — Синий просто цвел отеческой улыбкой, охотно просвещая ребенка о его дальнейшей судьбе. Ему это доставляло ни с чем не сравнимое наслаждение — со взрослыми не так интересно, те и так понимают, что куда и потому такого светлого, наивного ужаса там не добиться. А если чего и стоит добиваться, так именно его.

Об уколах Синий не врал. Хирург, что работал на их производстве, в самом деле не признавал анестезии и наркоза. Говорил, что уверен, что тот понижает качество продукции. Со взрослыми людьми порой приходилось прибегать и к нему, но с детьми было попроще — фиксировать было легче.

Ребенок зашелся, наконец, в истерике и Синий пересел к другим детям, повествуя тем, кого и куда увезут, что там с ними будут делать, как повезет к тем, кто попадет просто к извращенцам и как не повезет тем, кто попадет к маньякам. Среди покупателей были и такие. Вскоре истерика стала общей и Синий удовлетворенно привалился к стене бункера. Он походил на только что уколовшегося нарка, как всегда отмечал босс. Впрочем, на качестве работы это не сказывалось — никто, лучше Синего, не мог приманить к себе глупое чадо, на миг оставшееся без присмотра, когда грубый наскок был невозможен — людное ли место или густонаселенный подъезд. За ним шли все — и те, кто просто был доверчив, и даже те, кого родители миллион раз инструктировали не ходить за незнакомыми людьми. Ложь. Дети не всегда чуют плохого человека. Или правда — Синий и иже с ним людьми давно уже не были. Или никогда не были. Не важно. Важно то, что сегодня выпадал удачный день.

— А что вы будете со мной делать дяденька, после того, как мне вырежут глазки? — Спросила девчонка, видимо, совладав с истерикой или решив, что это, все же, игра.

Синий охотно начал было описывать процесс, но тут в коридоре раздался истошный крик, дверь упала вовнутрь и на ней, извиваясь ужом, оказался внешний охранник, чьи глаза слизью и полураздавленными яблоками лежали теперь на щеках. За ним в комнату шагнул совершенно голый человек жуткого обличья.

И тут дети подняли настоящий вой — человек был ужасен. Руки его были по локоть в крови, а ногой он, спокойно и методично, раздавил шею безглазого охранника. Как тот остался без глаз, было понятно — так как голый монстр тут же схватил второго, оказавшегося рядом, охранника и вцепился ему в лицо, молниеносно повторив всю процедуру от и до.

… Гундер знал, что нельзя пить, да. Но почему же нельзя веселиться с женщинами?! В том самом кабаке, где он так хорошо начал, открыв для себя новый вид людей, он задержался. Люди вели себя тихо, мелкие люди были очень предупредительны, Гундер понял, что они все кому-то принадлежат, а владелец просто использует их труд в кабаке. Потом понял, что, как ни странно, кабак принадлежит им самим. Он пил пиво, указав пальцем на трехлитровый жбан с похожей по цвету жидкостью и угадал. Дальше он потребовал еды, но осознал, что мелкие люди его не понимают, а потому показал пальцем на рот и выразительно щелкнул челюстями, поглядывая на стоявшего за стойкой упоминавшегося братца Ши. Тот уже выслушал распоряжения дядюшки Чина, переданные Хо, а потому старался, как мог, но мог плохо — был еще молод и неопытен, а потому боялся посетителя ужасно. Гундер начал сердиться, как вдруг Ши был сменен на посту дядей Чином, чего практически никогда не случалось. Дядя Чин подействовал на викинга успокоительно, Гундер вообще не был буяном по меркам собратьев и почти всегда умел хотя бы дослушать человека, прежде, чем убить или покалечить. Вот и сейчас он понял, что старший малыш сменил глупого младшего малыша, учившегося ремеслу кабатчика, и повторил свой заказ. Дядя Чин понял все прекрасно и вскоре перед Гундером оказалось огромное блюдо мяса с рисом, вопреки обыкновению, не сдобренное ни вьетнамскими, ни, тем более, адскими мексиканскими специями. Дядя Чин четко дал понять на кухню, что дать гостю — много! Много, вкусно, не остро, не солено, ни сладко, где не надо! И очень, очень, очень быстро!

Возле блюда с едой образовались ломти хлеба очень странной формы, тарелка с кашей, жирно политой мясной подливой, овощи и много, чего еще. Гундер улыбнулся дяде Чину и приступил к трапезе. Платить он собирался честь по чести, как-никак, тут себя повели хорошо, да и вообще, было бы просто подло поесть и уйти. Он кинул на стол маленькую золотую цепочку, снятую с Гордеца и снова потребовал пива. Цепочка исчезла, как корова языком слизнула, а на коленях у Гундера оказалась Ка, «Первая», местная краса и гордость, необычайно умелая, опытная и, что дядя Чин полагал в данном случае, необходимым, живучая, выносливая и разъезженная во всех своих входах, проститутка. Как всегда, старик не ошибся. Гундер быстро смекнул, несмотря на незнание языка, о чем идет речь и чего добивается мелкая бабенка, с черными волосами и желтой кожей и, движимый как плотью, так и любопытством, проследовал за ней наверх.