Черная заря коммунизма

Из-за линии горизонта медленно переваливало солнце, огненным ободом обливая всю землю первыми неприветливыми лучами. Вдали запели птички, как бы принося дань началу нового дня. Да только среди деревьев леса, не было места солнцу, как нет места черту в церкви.

— Пап, а пап, а если коммунизм победит, что с нами будет?

— Да что будет, поделят все. Хоть неделю на огороде борону тягаешь, хоть семечки лускаешь, все одно, одинаково все получать будут. «По справедливости» говорят. Чтоб неладно им было, чтоб они в аду горели, что их руки и ноги отсохли, чтоб они сорняки вместо урожая получали. Чего решили, а?

— Не надо папка, мы им не позволим!

— Мал ты еще, такие вопросы решать, спрячем Игната (прости господи, что потревожили его) там видно будет. Но коммунисты очень хитры, как лисы! Им палец в рот не клади вмиг оттяпают. Они что-то придумают. Будь они трижды неладны. Всяких колдунов хватало, у Ленина картотека есть, где все записаны, и мы с тобой, и мамка наша отмечена у него, когда родился, чем живем и прочее. И нечистые там есть, посмотрит по бумагам, пошлет своих солдат, ему в миг их достанут. А мы так, подневольные!

— Может нам в лесу остаться жить!

— Ты что, сынок, мы Москаленки никогда не прятались, у тебя ведь и сестренка маленькая в люльке дома спит, куда ейной в лесу быть. Мы все в деревне переживем!

Мешок очутился около влажной травы и отец от тяжелой ноши вытер со лба пот. Сын присел на корточки и стал собирать травинки.

— Не рви ее, здесь она поганая, прокляли ее. От сока в сон клонит, а в лесу спать нельзя. И дальше нам идти тоже — топи. Мы здесь мешок кинем, он потонет скоро, — отец толкнул двумя руками мешок. Его вес стал прижимать траву, вскоре он вошел ровно в половину, а мгновением позже от мешка не осталось и следа, -вишь сын, как подло земля поступает, кто другой стал бы вмиг потонул бы. Ну что домой нам пора, мать заждалась уже.

Отец Митрофан поправил рясу, начистил крест и внимательно изучил бумагу, что привез почтальон из города. Красивым, ровным подчерком убедительно просилось прибыть в Москву в военную комендатуру, 27 июня 1920 года. Написано это было на потрепанной бумаге, с какими то жирными пятнами. Цель вызова в бумаге не значилась.

А вообще Митрофан, хороший мужик, добрый. Вон годков эдак двадцать назад, взял из приюта девочку, хиленька была, кушала плохо, да и выглядела неважно, кто теперь скажет, что это про Наташку-красавицу нашу, разговор. Всему понемногу учил ее, и грамоте, и по хозяйству рассказывал, и манеры хорошие объяснил. Но беда в том, что отец Митрофан не женатый был, не положено, и детишек своих не имел, но как говорят, что Бог не делает все к лучшему, вот зато Наташу, как собственное дитя полюбил! И что было бы, если бы тогда не взял ее? А? Скребло на сердце у старика, далеко он уходил, быстро иль надолго не знал он. Но доченьку свою любимую на соседей оставил, хоть и взросла она, приглядите люди добрые, не забудет этого вам Митрофан.

Свернул отец Митрофан, священник большеразрушинский на дорогу, что на станицу ведет, глядь а вслед ему Емелька Воробьев бежит.

— Добрый день, батюшка!

— Здрав будь, Емеля, куда спешишь? — спросил отец Митрофан участливым тоном.

— На станицу, батюшка, я в Москву еду… в коммунизм вступать буду!

— Бог помилуй, не рехнулся ли ты, дитя великовозрастное, к красной заразе на службу идтить?

— Я батюшка, заработаю денег, родню отселя вывезу, на Наташке женюсь!

— Э, какой прыткий? Это заслужить надо, я доченьку свою за первого встречного не выдам, — отец Митрофан немного растерялся, и уставился своими маленькими, добрыми глазками на Емелю.

— Да что вы батюшка, какой же я чужой, свойский я, чай в одном селе живем, да и вырос я на глазах ваших, и в церковь ходил в воскресенье, какой же чужой?

— А кто знает, что у чумы красной на уме, может и тебя Емеля уже к себе прибрали, а? Иль ты, почему идешь? Я ведь тоже к коммунистам иду, но принуждают меня, а ты по глупости своей. Хоть и мельницу забрали прихвостни Никодимовы у вас, но разве это повод? Такой здоровый парень и руки опустил! Тебе здесь жить надо, а не по городам ездить, — священник остановился на минуту и поднял голову вверх, — Боже, наставь на путь истинный твоего раба Емельяна.

— Простите отец Митрофан, но нам ведь по пути, так что не серчайте сильно на меня, да и я вам по дороге сгожусь, помогу чем получится, — немного огорченно обратился Емеля.

— Хороший ты парень, хоть и с тараканами в голове, но что с тебя возьмешь, вместе пойдем, там что нибудь и придумаем.

Незаметно за разговором от них отдалилась деревня и по левую сторону предстала необъятная пахота, где уже вовсю готовились к новому урожаю. По небольшой изрытой копытами лошадей и колес дороге, шли они, чтобы на попутках всяких добраться до Москвы.