Добавить в моё избранное
53 мин, 20 сек 5502
Кровь бьет фонтанами, полностью заливая постамент.
— Святой Отец, вскрыты бедренные артерии. Работа, к сожалению, не филигранная, но, извините, не эстет и не хирург. В плотской жизни у вас оставалось бы несколько минут, прежде чем попрощаться с бренным миром. Но здесь царит великодушие, поэтому вы будете продолжать мучиться.
Сатана смеется.
— Как вам оказаться на жертвеннике, Святой Отец? Великий позор, не так ли? Если бы вы умерли так, отвергая предложения отречься от веры — стали бы святым. У вас был бы день в церковном календаре и монастыри вашего имени. Здесь ничего этого нет. Для моей услады вы обречены мучиться, но не умирать.
Священник, стискивая зубы от боли, продолжает что-то шептать губами, перебирая звенья цепей, как четки.
— Святой Отец, скажите, оказавшись здесь и страдая сейчас, вы не кричали: ВСЕ ЭТО ЛОЖЬ! МЕНЯ ОБМАНУЛИ! Только скажите, и к вам придет на помощь сам Сатана. Великодушный, всегда готовый подать лапу помощи павшему.
Сатана опять хохочет.
— Вы видите Отца Лжи, но где же Сакл? Где он? Может, спрятался?
Голова Сатаны поворачивается вокруг оси.
— Может быть он сморит на нас сверху?
Сатана задирает голову и устремляет взор на Адское Небо.
— И там нет. А если и есть, то почему бездействует, не спасает верную овцу, терпит издевательства верховного злодея? СкАжите: пути сакловы неисповедимы. Как говорил один из здешних обитателей: «Передать не могу, как надоело мне слушать эту ахинею насчет неисповедимых путей. Сакл должен быть прозрачен и чист, как кристалл, а не наводить постоянно туман да и страх — тоже и, сдается мне, Сакл нас не любит». Автор этих строк сейчас вдоволь наслаждается нашей любовь. Ведь так, Иудушка?
Иудаэль, все это время смиренно сидящий на берегу озера, послушно кивает.
— А вы не думали, Святой Отец: нет никакого Сакла?! В мире есть только один Он — Сатана! Великий и Всемогущий! Создатель всего и всех! Для чего? Для собственной услады.
Сатана снова смеется.
— Здесь есть немало таких, кто всю жизнь верил во всепоглощающую силу науки, логоса, учение кого-то-там-о-чем-то-там. Они умирали и попадали в мои объятья, они думали: святоши оказались правы: пребывают сейчас в райских кущах, а мы обречены на вечные муки. Стоило бы рассказать им: нет никаких кущей, нет никакого спасения и гореть обречены все.
Сатана срывает рясу, жадно скользит взглядом по иссохшему анорексичному телу. Одеяние священника, упав на поверхность озера, мгновенно сгорает.
— Святой Отец, смотрю, вы исправно соблюдали посты, не чревоугодствовали. Это внушает уважение — люблю фанатично убежденных, ведь сам фанатик. Правда, здесь много ваших коллег, сумевших отрастить великопостные мозоли, так что им становилось трудно ходить. Мозоли у вас лишь на ногах, и вам тоже нелегко передвигаться, но конечная точка маршрута та же, зато они хотя бы пожрали вдоволь.
Ужасные существа, изображенные на барельефах, увлажненные кровью, будто оживают, напиваясь красной жидкости.
— Может, Святой Отец, вы спросите:
///
— — Как же Иссус?
— О-о-о! — отвечу я вам — хорошо знаком с этим парнем. Мы с ним очень даже похожи. Ведь он — бунтарь и Сатана, как вам известно, бунтарь.
— Как же так? — снова недоумеваете вы, пытаетесь что-то добавить, но, простите за нетактичность, перебиваю вас.
— Он пришел как абсолютный революционер, как борец, желающий дать людям истину, как известно, делающую свободной. Это опьяняющее слово революция. Нет революции более глубокой, чем катастрофа. Всего лишь миг, когда рвется времен связующая нить. Знамение его истлевший скелет, распятый на кресте, развенчивающий иллюзорность существования.
Вы молча жуете губы, не находя что возразить.
— Иссус пришел перевернуть мир: отменить субботу, отменить закон, хоть и прикрывался словами о его соблюдении, уравнять в правах женщин, призвать мертвецов хоронить своих мертвецов, обещал сделать первых последними, а последних — первыми, разрушать храмы, возводя новые. Все последующие революционеры просто дети в сравнении с ним. Глядя на этого парня, восхищался им, узнавая самого себя. Он такой же, а значит путь его трагичен. Все время был с ним, даже в последнюю минуту. Не верите? — тогда покажу.///
Набежавшие тучи прогнали с Голгофы представительную делегацию Синедриона и правоверных иудеев. Те гордо обличали богохульника, висящего на среднем из трех крестов, насмехались, предлагая спасти себя. Но лишь небо заволокла пара черных туч, как на Голгофе остались лишь римские солдаты, приводящие в исполнение приговор прокуратора, да несколько учеников проповедника. Иудеи, спешно ретировавшиеся с Лобного места, даже не остались посмотреть: придет ли Илия, спасти пророка.
Покрытая красной коростой фигура, нагая, за исключением лоскута ткани, прикрывающего чресла, вырастает из дерева самого креста, так что орудие пытки и жертва составляют единое целое.
— Святой Отец, вскрыты бедренные артерии. Работа, к сожалению, не филигранная, но, извините, не эстет и не хирург. В плотской жизни у вас оставалось бы несколько минут, прежде чем попрощаться с бренным миром. Но здесь царит великодушие, поэтому вы будете продолжать мучиться.
Сатана смеется.
— Как вам оказаться на жертвеннике, Святой Отец? Великий позор, не так ли? Если бы вы умерли так, отвергая предложения отречься от веры — стали бы святым. У вас был бы день в церковном календаре и монастыри вашего имени. Здесь ничего этого нет. Для моей услады вы обречены мучиться, но не умирать.
Священник, стискивая зубы от боли, продолжает что-то шептать губами, перебирая звенья цепей, как четки.
— Святой Отец, скажите, оказавшись здесь и страдая сейчас, вы не кричали: ВСЕ ЭТО ЛОЖЬ! МЕНЯ ОБМАНУЛИ! Только скажите, и к вам придет на помощь сам Сатана. Великодушный, всегда готовый подать лапу помощи павшему.
Сатана опять хохочет.
— Вы видите Отца Лжи, но где же Сакл? Где он? Может, спрятался?
Голова Сатаны поворачивается вокруг оси.
— Может быть он сморит на нас сверху?
Сатана задирает голову и устремляет взор на Адское Небо.
— И там нет. А если и есть, то почему бездействует, не спасает верную овцу, терпит издевательства верховного злодея? СкАжите: пути сакловы неисповедимы. Как говорил один из здешних обитателей: «Передать не могу, как надоело мне слушать эту ахинею насчет неисповедимых путей. Сакл должен быть прозрачен и чист, как кристалл, а не наводить постоянно туман да и страх — тоже и, сдается мне, Сакл нас не любит». Автор этих строк сейчас вдоволь наслаждается нашей любовь. Ведь так, Иудушка?
Иудаэль, все это время смиренно сидящий на берегу озера, послушно кивает.
— А вы не думали, Святой Отец: нет никакого Сакла?! В мире есть только один Он — Сатана! Великий и Всемогущий! Создатель всего и всех! Для чего? Для собственной услады.
Сатана снова смеется.
— Здесь есть немало таких, кто всю жизнь верил во всепоглощающую силу науки, логоса, учение кого-то-там-о-чем-то-там. Они умирали и попадали в мои объятья, они думали: святоши оказались правы: пребывают сейчас в райских кущах, а мы обречены на вечные муки. Стоило бы рассказать им: нет никаких кущей, нет никакого спасения и гореть обречены все.
Сатана срывает рясу, жадно скользит взглядом по иссохшему анорексичному телу. Одеяние священника, упав на поверхность озера, мгновенно сгорает.
— Святой Отец, смотрю, вы исправно соблюдали посты, не чревоугодствовали. Это внушает уважение — люблю фанатично убежденных, ведь сам фанатик. Правда, здесь много ваших коллег, сумевших отрастить великопостные мозоли, так что им становилось трудно ходить. Мозоли у вас лишь на ногах, и вам тоже нелегко передвигаться, но конечная точка маршрута та же, зато они хотя бы пожрали вдоволь.
Ужасные существа, изображенные на барельефах, увлажненные кровью, будто оживают, напиваясь красной жидкости.
— Может, Святой Отец, вы спросите:
///
— — Как же Иссус?
— О-о-о! — отвечу я вам — хорошо знаком с этим парнем. Мы с ним очень даже похожи. Ведь он — бунтарь и Сатана, как вам известно, бунтарь.
— Как же так? — снова недоумеваете вы, пытаетесь что-то добавить, но, простите за нетактичность, перебиваю вас.
— Он пришел как абсолютный революционер, как борец, желающий дать людям истину, как известно, делающую свободной. Это опьяняющее слово революция. Нет революции более глубокой, чем катастрофа. Всего лишь миг, когда рвется времен связующая нить. Знамение его истлевший скелет, распятый на кресте, развенчивающий иллюзорность существования.
Вы молча жуете губы, не находя что возразить.
— Иссус пришел перевернуть мир: отменить субботу, отменить закон, хоть и прикрывался словами о его соблюдении, уравнять в правах женщин, призвать мертвецов хоронить своих мертвецов, обещал сделать первых последними, а последних — первыми, разрушать храмы, возводя новые. Все последующие революционеры просто дети в сравнении с ним. Глядя на этого парня, восхищался им, узнавая самого себя. Он такой же, а значит путь его трагичен. Все время был с ним, даже в последнюю минуту. Не верите? — тогда покажу.///
Набежавшие тучи прогнали с Голгофы представительную делегацию Синедриона и правоверных иудеев. Те гордо обличали богохульника, висящего на среднем из трех крестов, насмехались, предлагая спасти себя. Но лишь небо заволокла пара черных туч, как на Голгофе остались лишь римские солдаты, приводящие в исполнение приговор прокуратора, да несколько учеников проповедника. Иудеи, спешно ретировавшиеся с Лобного места, даже не остались посмотреть: придет ли Илия, спасти пророка.
Покрытая красной коростой фигура, нагая, за исключением лоскута ткани, прикрывающего чресла, вырастает из дерева самого креста, так что орудие пытки и жертва составляют единое целое.
Страница
13 из 17
13 из 17
