Огненные колеса

— Лучше бы тому человеку не родиться!

Теплые от крови руки хватают Иуду и ножками вперед запихивают в лоно.

— Лучше бы тому человеку не родиться!

Ножки с трудом входят в женщину. Иуда плачет, машет ручками, но погружается по пояс. Пуповину набрасывают на шею и душат. Иуда пытается сорвать удавку, но замечает — вместо учеников над ним сам Иешуа.

— Горе тому кто предаст Сына Человеческого.

Пальцы Иешуа складываются в крестное знамение.

— Лучше бы тому человеку не родиться!

Иешуа крестит ребенка, наполовину торчащего из женщины.

Иуда, будто ошпаренный кипятком, кричит что есть силы. Крест жжет, выжигает.

Иуду засасывает внутрь. Он уже не противится. Наоборот, хочет поскорее скрыться.

Но вместо приятной влаги внутри пустота.

Воздух.

Иуда наклоняет головку вниз.

Из тела вместо пуповины растет змея.

Под ногами Ад.

Змий, вошедший в Еву, оставил внутри хвост, обернувшийся пуповиной.

Зло, войдя в ребенка через пуповину, сопровождает человека всю жизнь.

История, рассказанная Сатаной. Иудаэль не видел причин не верить.

Видения изнутри разрывают Иудаэля на части, выворачивают пламенем, пылающим в груди.

Спасение можно найти только в страданиях: осмысленных и беспощадных.

Иудаэль срывается с вершины Ада, расправив крылья, в мгновение ока проносится над кишащим муравейником.

Висельники на мертвых деревья, растущих из безжизненной почвы; адское пекло, где тонут грешники; бездонная пропасть, откуда поднимается зловонный дым.

В камерах и амфитеатрах бесы и демоны развлекаются с грешниками. Черти вытягивают кишки у завистников, выворачивают наизнанку скупых, не подпускают чревоугодников к ломящемся от яств столам, бичуют прелюбодеев и сажают на кол неверных жен.

Иудаэль с отвращением фыркает. Мимо, зажав в лапах четверых, проносится Киаафаэль. Да, события земной жизни Иуды дали Сатане большое число верных слуг.

Киаафаэль рассказывал: раз за разом переносясь в ту ночь, спрашивает: «Ты ли Христос, Сын Благословенного?» и, получив ответ: «Я, и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных», раздирает одежды, а вместе с ними срывает кожу и мясо, из тела, как теннисные мячики, выпрыгивают легкие, сердце, печень, почки, Киаафаэль рассыпается, как кукла, а в руках остаются разорванные одежды.

Демон с птичьей головой и длинным клювом несет на плече палку, к которой пригвожден грешник, обреченный вечно крутить ручку огромной шарманки. Другой человек распят на струнах огромной арфы.

Демоны с крыльями летучей мыши и женской грудью, с перепончатыми крыльями, большеухие, единорогие, с раздвоенными членами.

На что нам еще свидетели?

Иудаэль опускается в каменный мешок, составляя компанию коллегам-художникам.

Намертво прикрепленный к земле кандалами, с растопыренными руками и ногами, взирая на Адские небеса, Пикассо смиренно ждет палача.

Иудаэль, обжигая пламенным дыханием, нависает над самым коммерчески успешным художником в истории.

Иудаэль снимает со стены огромный стальной молот, размахивается, задерживая орудие в высшей точке, и очень медленно опускает на правое колено. Пикассо взвывает от адской боли. Крик, отраженный от стен колодца, многократно усиленный эхом, вырывается наружу.

Орудие пытки опускает и поднимает раз за разом, превращая Пикассо в мешок с обломками костей.

Каждый удар молота в Аду — стук аукционного молотка на Земле.

Девяносто миллионов!

Вдребезги разносится берцовая кость.

Девяносто пять миллионов!

Ломаются ребра.

Сто миллионов!

Пикассо лишается локтей.

Сто три миллиона!

Ключица.

Сто шесть миллионов!

Плечи.

Сто шесть миллионов раз!

Кадык и шейные позвонки.

Сто шесть миллионов два!

Лицо превращается в сковородку с ушами.

Сто шесть миллионов три!

Черепа больше нет!

Продано!

«Обнаженная, зеленые листья и бюст» — самая дорогая картина в истории 1. Тайный покупатель рад приобретенному шедевру, дом Кристи доволен удачной сделкой, и никто даже представить не может, что испытывает творец.

За все надо платить: муки в Аду — слава на Земле.

Иудаэль снимает со стены шприц, вводит иглу в покрытую кровоподтеками кожу, вдавливая поршень до упора.

Зад Пикассо надувается, как два гигантских шара, ноги, в них по колено врастают ноги с огромными ступнями, груди приобретают женственную полноту, руки выворачиваются наизнанку, пальцы превращаются в гребенки, голова раскалывается на половинки.

Пикассо — симбиоз причесывающейся женщины2 и фигур на берегу моря3.