Добавить в моё избранное
57 мин, 45 сек 12289
Ужас, тело пробирает дрожь, как только я думаю об этом.
Несколько раз за последнее время в голове проносилась страшная картина, заставлявшая меня забыть обо всем кроме этого ужаса. Отец стоит рядом с матерью и хохочет, запрокинув голову назад. Верхняя пуговица его белой рубашки расстегнута, обнажая волосатую грудь. У его ног сидит моя мать, приятные длинные соломенные волосы, такие, как у меня, спутаны, грязны. Она стоит на коленях, вокруг нее разбросаны бумаги, которые ей надо заполнить. И эти бумаги повсюду, куда не глянь. И нет края этим листам, они пересекают горизонт, ползут наверх, закрывая все небо, непонятно где родители стоят, непонятно ничего, кроме этих двух фигур в центре. Две фигуры, где одна — дьявол, другая — жалкий раб.
Я тряхнул головой, оправляясь от легкого страха перед этой картиной. Очень неприятно думать вот так вот о своих родителях. А видеть такую картину — ужасно. Мой отец, может, и строг, но не жесток. Как же мне хотелось навсегда избавиться от этого страха, но нет. Может, через несколько месяцев, или лет, забудется. Хотелось бы быть в этом уверенным.
Я отвернулся от зеркала, и пошел к портфелю, намереваясь вытащить ненавистные учебники и тетради, и приняться за работу. Принеся рюкзак в комнату из прихожей, я достал учебник по алгебре, обернутый в красную обложку, бросил на стол, что стоял в углу справа от балкона. Через минуту я уже сидел перед тетрадью, тупо смотря на ответ в своем примере. 0,1111… Я перелистнул учебник на ответы и посмотрел на правильный ответ. 225. И так всегда!
Буквально за две минуты я так устал возиться с этим примером, что взял эту тетрадь в руку, и, что есть силы, кинул ее в дальний угол комнаты. Затем я с глубоким вздохом кинулся на кровать. С минуту я пролежал, уткнувшись головой в подушку, а потом перевернулся на спину, в которую сразу что-то больно впилось. Я зарычал от злости и сунул руку под спину, взяв эту маленькую вещичку, так меня взбесившую. Всего-то лишь англо-русский словарь. Таким злым я себя не чувствовал еще никогда в жизни. В теле словно забурлила кровь, мышцы напряглись до предела, зубы со скрипом стиснулись, так, что отдавались болью. Голова трещала.
Я кинул с неведомой силой этот словарь куда-то вбок, и через мгновение раздался жуткий треск и дребезжащий звон. Злость испарилась мгновенно, в голове царило жуткое опустошение. Я повернул голову на звук. Зеркало в открытом шкафу разбилось вдребезги, пол усыпан мельчайшими осколками, среди которых уныло валялся толстенький словарь. Осколки, словно снег, покрывали всю одежду в шкафу, и пол под ним. Теперь я понимал, что ничего хорошего впереди меня не ждет. Мама устроит скандал из-за зеркала, отец заставит на карманные деньги покупать новое, а учитель английского языка убьет меня за ее собственный словарь, обложка которого теперь была изрезана осколками.
Я снова глубоко и тяжело вздохнул, но и не сдвинулся с места. «Семь лет невезенья», — вспомнил вдруг я суеверие, и невесело улыбнулся. Я не суеверный, как бабки, которых можно встретить на каждом углу улицы, которые обходят дома с другой стороны, если вдруг им дорогу перебежит черная кошка. Бабки, которые уже боятся встать не с той ноги, боятся сдвинуться с места, если вдруг вспомнят очередное суеверие. Эти суеверия просто ограничивают вашу волю, если следовать за ними.
Со мной ничего не случится, как и не случалось никогда.
Я тогда и не думал, что могу так сильно ошибаться.
Глава 2
Меня разбудил внезапный стук в дверь. Это был, все же скорее и не стук. Спросонья я не мог разобрать ничего. Снаружи по двери мягко скрежетали когти. Я задал себе вопрос, сам не понимая его тупости: откуда у отца такие когти? И словно как настоящий предстал передо мной отец, окруженный тьмой. Он своими твердыми, как сталь, и красными, как огонь ногтями он скребет по двери, оставляя в ней глубокие царапины. Стружки градом сыплются на пол, присыпая ботинки.
Я тряхнул головой, отгоняя остатки сна, явившегося черной бездной и дьяволом в конце. В дверь отчаянно скреблась собака, словно от этого места зависела ее судьба. Я встал с кровати, и, покачиваясь, нелепо поплелся к двери. Я даже и не представлял, как смешно я выгляжу по утрам. Я повернул ручку и в дверь вломился пес, неистово виляя хвостом и как-то странно потявкивая. Я непонимающе воззрился на чудную собаку.
Ньютон подбежал к шкафу, подножье которого было усыпано осколками. И только тогда я вспомнил о вчерашнем.
— Стой, нет! — крикнул я и в отчаяние кинулся за собакой, но было поздно.
Собака схватилась зубами за словарик, в кожаной обложке которого сверкали осколки. Ньютон завизжал от боли, мельчайшие осколки впились ему в небо и язык, кровь тут же потекла из пасти. Пес пулей выскочил из комнаты, оставив за собой цепочку из мелких кровавых пятен. В зале раздавались его визг и лай, прежде чем к собаке не подошел кто-то из родителей.
Несколько раз за последнее время в голове проносилась страшная картина, заставлявшая меня забыть обо всем кроме этого ужаса. Отец стоит рядом с матерью и хохочет, запрокинув голову назад. Верхняя пуговица его белой рубашки расстегнута, обнажая волосатую грудь. У его ног сидит моя мать, приятные длинные соломенные волосы, такие, как у меня, спутаны, грязны. Она стоит на коленях, вокруг нее разбросаны бумаги, которые ей надо заполнить. И эти бумаги повсюду, куда не глянь. И нет края этим листам, они пересекают горизонт, ползут наверх, закрывая все небо, непонятно где родители стоят, непонятно ничего, кроме этих двух фигур в центре. Две фигуры, где одна — дьявол, другая — жалкий раб.
Я тряхнул головой, оправляясь от легкого страха перед этой картиной. Очень неприятно думать вот так вот о своих родителях. А видеть такую картину — ужасно. Мой отец, может, и строг, но не жесток. Как же мне хотелось навсегда избавиться от этого страха, но нет. Может, через несколько месяцев, или лет, забудется. Хотелось бы быть в этом уверенным.
Я отвернулся от зеркала, и пошел к портфелю, намереваясь вытащить ненавистные учебники и тетради, и приняться за работу. Принеся рюкзак в комнату из прихожей, я достал учебник по алгебре, обернутый в красную обложку, бросил на стол, что стоял в углу справа от балкона. Через минуту я уже сидел перед тетрадью, тупо смотря на ответ в своем примере. 0,1111… Я перелистнул учебник на ответы и посмотрел на правильный ответ. 225. И так всегда!
Буквально за две минуты я так устал возиться с этим примером, что взял эту тетрадь в руку, и, что есть силы, кинул ее в дальний угол комнаты. Затем я с глубоким вздохом кинулся на кровать. С минуту я пролежал, уткнувшись головой в подушку, а потом перевернулся на спину, в которую сразу что-то больно впилось. Я зарычал от злости и сунул руку под спину, взяв эту маленькую вещичку, так меня взбесившую. Всего-то лишь англо-русский словарь. Таким злым я себя не чувствовал еще никогда в жизни. В теле словно забурлила кровь, мышцы напряглись до предела, зубы со скрипом стиснулись, так, что отдавались болью. Голова трещала.
Я кинул с неведомой силой этот словарь куда-то вбок, и через мгновение раздался жуткий треск и дребезжащий звон. Злость испарилась мгновенно, в голове царило жуткое опустошение. Я повернул голову на звук. Зеркало в открытом шкафу разбилось вдребезги, пол усыпан мельчайшими осколками, среди которых уныло валялся толстенький словарь. Осколки, словно снег, покрывали всю одежду в шкафу, и пол под ним. Теперь я понимал, что ничего хорошего впереди меня не ждет. Мама устроит скандал из-за зеркала, отец заставит на карманные деньги покупать новое, а учитель английского языка убьет меня за ее собственный словарь, обложка которого теперь была изрезана осколками.
Я снова глубоко и тяжело вздохнул, но и не сдвинулся с места. «Семь лет невезенья», — вспомнил вдруг я суеверие, и невесело улыбнулся. Я не суеверный, как бабки, которых можно встретить на каждом углу улицы, которые обходят дома с другой стороны, если вдруг им дорогу перебежит черная кошка. Бабки, которые уже боятся встать не с той ноги, боятся сдвинуться с места, если вдруг вспомнят очередное суеверие. Эти суеверия просто ограничивают вашу волю, если следовать за ними.
Со мной ничего не случится, как и не случалось никогда.
Я тогда и не думал, что могу так сильно ошибаться.
Глава 2
Меня разбудил внезапный стук в дверь. Это был, все же скорее и не стук. Спросонья я не мог разобрать ничего. Снаружи по двери мягко скрежетали когти. Я задал себе вопрос, сам не понимая его тупости: откуда у отца такие когти? И словно как настоящий предстал передо мной отец, окруженный тьмой. Он своими твердыми, как сталь, и красными, как огонь ногтями он скребет по двери, оставляя в ней глубокие царапины. Стружки градом сыплются на пол, присыпая ботинки.
Я тряхнул головой, отгоняя остатки сна, явившегося черной бездной и дьяволом в конце. В дверь отчаянно скреблась собака, словно от этого места зависела ее судьба. Я встал с кровати, и, покачиваясь, нелепо поплелся к двери. Я даже и не представлял, как смешно я выгляжу по утрам. Я повернул ручку и в дверь вломился пес, неистово виляя хвостом и как-то странно потявкивая. Я непонимающе воззрился на чудную собаку.
Ньютон подбежал к шкафу, подножье которого было усыпано осколками. И только тогда я вспомнил о вчерашнем.
— Стой, нет! — крикнул я и в отчаяние кинулся за собакой, но было поздно.
Собака схватилась зубами за словарик, в кожаной обложке которого сверкали осколки. Ньютон завизжал от боли, мельчайшие осколки впились ему в небо и язык, кровь тут же потекла из пасти. Пес пулей выскочил из комнаты, оставив за собой цепочку из мелких кровавых пятен. В зале раздавались его визг и лай, прежде чем к собаке не подошел кто-то из родителей.
Страница
2 из 15
2 из 15
