След молота

— Я думаю, это какая-то крупная птица, — ответил Штайнер. — Сова, что-то вроде такой.

— Ну вот, не могла же какая-то птица обвалить мост! — почти истерически выкрикнул Кауэр.

— Матерь божья, — только и сказал Беккер.

— Штайнер, давайте выйдем и посмотрим, — сказал Метцгер устало. — Какая разница, почему мост разрушился? Самое важное — сможем ли мы проехать здесь?

Танкисты выбрались наружу. Кауэр, которого Метцгер с собой не позвал, нетерпеливо высовывался из башни. Он все никак не мог поверить, что мост, казавшийся таким прочным — да и ведь выдержал же он танк сегодня утром! — исчез, развеялся, как сон.

Метцгер и Штайнер оказались на краю обрыва и заглянули вниз. Они ожидали увидеть балки рухнувшего моста, но обнаружили лишь заснеженные стены, почти вертикально уходившие к черной воде. Передние катки танка нависали над пустотой; Штайнер почти въехал на мост перед тем, как слишком резко бросил фрикцион. Впрочем, танк даже не перекосился вперед. Основная часть массы машины была распределена назад, где находились баки и мотор.

Из черной воды выступали лишь гнилые коряги, скользко поблескивавшие в темноте.

— Я здесь не поеду, — сказал Штайнер.

Метцгер, соглашаясь, кивнул. Будь овраг чуть поуже или места для разгона — чуть побольше, 2705-й еще мог попытаться перебраться через него. Если бы эта злополучная речушка была бы чуть пошире, а спуск к ней — не таким крутым, можно было съехать вниз и совершенно спокойно переехать через нее.

Но эта узкая щель в земле являлась непреодолимым препятствием для их верной «тридцатьвосьмерки», и кажется, знала об этом. На мгновенье Метцгеру показалось, что овраг злорадно усмехается им своим кривым, щербатым ртом.

Метцгер обернулся, оценивающе осмотрел обледеневшую улочку, по которой они только что спустились. У рухнувшего моста не хватило бы места, чтобы развернуть танк. Если танкисты собирались вернуться в Точки и выехать из них с восточной стороны, повторив путь эсэсовцев, Штайнеру предстояло взобраться на горушку задним ходом.

— Заедешь? — спросил он.

Штайнер усмехнулся:

— У нас есть варианты?

Метцгер, с одной стороны, не испытывал никакого восторга при мысли о том, что им придется ехать в темноте по лесу. Они рассчитывали вернуться по просеке, которую сами же и пробили, направляясь в Точки, а ехать по незнакомому лесу ночью — это совсем другое дело. Но с другой стороны Метцгер понимал, что никакими силами он не сможет заставить танкистов остаться ночевать здесь, в набитой мертвецами деревне.

— Заезжай, — сказал Метцгер. — Я останусь тут. Посмотрю, чтобы ты задом в какой-нибудь из этих домишек не въехал.

Штайнер благодарно кивнул и вернулся в танк.

Метцгер поежился. И днем-то он не смог бы пожаловаться, что ему жарко в зимней крутке, а к вечеру и вовсе похолодало. Скоро должно было совсем стемнеть. Мотор танка взревел, и 2075-й бодро полез в горку задним ходом. Метцгер смотрел, чтобы корма танка не ушла с узкой дороги, и жестами показывал Штайнеру, как перемещать рычаги. На верхушке холма танк развернулся, снеся забор и палисадник ближайшего дома.

Метцгер вздрогнул. В окне домишки на миг вспыхнул свет.

Этого не могло быть. Некому было зажечь свечу в промерзшем насквозь доме.

«Это отблеск солнца», подумал Метцгер.

Он принялся подниматься к своему танку, где экипаж терпеливо дожидался командира

9 декабря 1941 г, через деревню Точки, 17:25

Пока 2075-й ехал через деревню, стемнело окончательно. Но Штайнер не стал включать фару. Взошла луна, почти полная, яркая, и дорогу было и так хорошо видно. И им, конечно, повезло, что не было такой пурги, как вчера.

Осветились и окна в уцелевших домах. Но это не был теплый, чистый свет электрических ламп или уютно мерцающий неровный свет свечей или керосиновых ламп. Свет был неярким, ровным и зеленоватым.

И в нем двигались какие-то тени.

Метцгер твердо знал, что все жители деревни мертвы. Кто же тогда зажигал свет в домах? Кто же двигался, подходил к окнам, услышав рев мотора танка? Чьи длинные, извилистые, как корни, что торчали из стен оврага, руки приподнимали занавески, чтобы посмотреть на 2075-й? Чьи лохматые, нечеловечески перекошенные головы удивленно качались вслед проезжающим танкистам? А ведь люди в этой деревне слишком хорошо знали, что такое немецкий танк, и при его приближении должны были не подходить к окнам, а прятаться по подвалам.

Кауэр сидел слишком высоко, чтобы видеть темные силуэты в окнах. Метцгер покосился на Штайнера — видит ли он то же самое? Если Метцгер видел это все один, происходящее можно было списать на переутомление этого страшного дня.

Но Штайнер рулил совершенно спокойно, как будто ничего странного не происходило. Они добрались до площади с бывшей церковью и повернули направо, попав в расстрелянную часть деревни.