Добавить в моё избранное
48 мин, 51 сек 17596
— женщина поворачивается спиной; её лицо залито кровью, глазницы выжжены, а из разодранного горла раздается шелестящий полусмех, полустон.
Крик, раздирающий трахею, и боль — такая резкая, совсем не успокаивающая. А изувеченная женщина с лицом матери теряет очертания, превращаясь в зыбкий туман — свет, напоминающий свечение глубоководных рыб — из тумана появляются два окровавленных крыла. Крючья впиваются в измученное тело ангела, разрывая его на куски — но нет, эта пытка слишком проста, вся кожная ткань держится на жалких лоскутах — предельно натянутое тело, прикосновение — и ангел переступит грань жизни и смерти.
«Боль, как и страсть, испытывают только живые. Боль — константа Вселенной, её скрытое «я», — голос, как последний вздох умирающего, проносится в раскаленном сознании.
Уильям Гэвинс давно уже был Избранным Шкатулки. Её песнь звала его во снах, проникала в вены и растекалась по всему телу. Ближе, ещё чуть ближе — голос из снов нашептывал ему путь в Сад Удовольствий. Уильям Гэвинс, как слепой щенок, бежал за этим голосом — своим хозяином, а все, кто имели неосторожность попасться ему на пути -на пути самого Ада, расплачивались за свои ошибки слишком высокую цену.
Об Ордене Гэша Гэвинс слышал еще, когда только начинал свою практику. Экспериментаторы, исследователи самых отдаленных глубин — такие лестные эпитеты доводилось слышать молодому психиатру с блестящими способностями. Гэвинс верил — когда-нибудь он станет одним из Исследователей. Верил, и именно тогда Ад заинтересовался им. Среди тысяч выпускников медицины и психиатрии Манчестерского университета Гэвинса пригласил на аудиенцию человек, представившийся как протеже Инженера. Инженер был одной из главных фигур в Ордене, своего рода проводником для Избранных. На той памятной встрече Гэвинс и получил главный приз — Шкатулку, которая оплела все его существо тончайшей паутиной желания, страсти и страха. Сотни раз Гэвинс пытался открыть Врата в Рай, но неизменный Голос сладко нашёптывал на ухо, что его время ещё не пришло. Гэвинса это приводило в ярость, но он не осмеливался перечить Инженеру — иначе последствия могли быть катастрофическими.
И вот сегодня время пришло. Эти два вожделенных слова произнес Голос, эту вселяющую радость и надежду фразу заиграла песнь Шкатулки. Всё его существо безудержно радовалось и веселилось — его раскаленный мозг жаждал открытия Тайны, столько лет изводившей его, держащей на грани оргазма и опустошенности.
Голос просил его привести жертву Исследователям. Также он рассказал, как правильно принять у себя Орден Гэша, чтобы не разгневать столь почетных гостей. Уильям Гэвинс тщательно побрился и расчесал свои густые волосы, надел свежее белье. Слишком важные гости, чтобы плохо выглядеть. Комнату для приёма он оборудовал днём раньше — вымыл дочиста, не доверяя это дело своей жене Мэрте, соорудил маленький алтарь. Как и советовал Голос, Гэвинс возложил на алтарь десятки свежесрезанных роз, поставил вазочки со сладостями и миску с кровью. Кровью Мэрты. Он был уверен, что Мэрта простит его. Она никогда не понимала, зачем он держит в ломе Шкатулку, но она всегда гордилась им. Если он сможет открыть Врата в Рай сегодня, Мэрта будет гордиться им ещё сильнее. Ведь он так её любит. Но время не ждёт — Гэвинс поставил в середину комнаты маленький черный деревянный куб, зажег свечи по периметру комнаты и вышел из неё.
— Ники? — голос выдал охватившее его возбуждение.
… Мальчишка играл на рояле, когда он туда зашёл. Бетховен, Лунная Соната. Его пальцы скользили по клавишам рояля так невесомо, будто перед Гэвинсом сидел не двенадцатилетний слепой мальчик из приюта, а мифологический бог музыки. Ники играл будто чувствовал, что играет в последний раз, и в музыку вкладывал всего себя.
— Ты чудесно играешь, дитя, — сказал Гэвинс, улыбнувшись.
Пальцы Ники, будто испуганные бабочки, слетели с клавиш, и рояль издал утробный жалобный звук, будто молил не покидать его. Мальчик повернулся к нему -светлая челка упала на лицо, закрывая изуродованную верхнюю часть.
— Я не слышал, как Вы вошли, мистер Гэвинс, — едва улыбнулся Ники.
— Ты так увлёкся своей игрой. Но я знаю, чем тебя отвлечь. Пойдём со мной. Я покажу тебе новую игру, — Гэвинс постарался придать своему голосу отцовские нотки. Вышло фальшиво, неуклюже, как у киношного злодея.
— Какая игра? — недоверчиво спросил мальчик.
Крик, раздирающий трахею, и боль — такая резкая, совсем не успокаивающая. А изувеченная женщина с лицом матери теряет очертания, превращаясь в зыбкий туман — свет, напоминающий свечение глубоководных рыб — из тумана появляются два окровавленных крыла. Крючья впиваются в измученное тело ангела, разрывая его на куски — но нет, эта пытка слишком проста, вся кожная ткань держится на жалких лоскутах — предельно натянутое тело, прикосновение — и ангел переступит грань жизни и смерти.
«Боль, как и страсть, испытывают только живые. Боль — константа Вселенной, её скрытое «я», — голос, как последний вздох умирающего, проносится в раскаленном сознании.
Уильям Гэвинс давно уже был Избранным Шкатулки. Её песнь звала его во снах, проникала в вены и растекалась по всему телу. Ближе, ещё чуть ближе — голос из снов нашептывал ему путь в Сад Удовольствий. Уильям Гэвинс, как слепой щенок, бежал за этим голосом — своим хозяином, а все, кто имели неосторожность попасться ему на пути -на пути самого Ада, расплачивались за свои ошибки слишком высокую цену.
Об Ордене Гэша Гэвинс слышал еще, когда только начинал свою практику. Экспериментаторы, исследователи самых отдаленных глубин — такие лестные эпитеты доводилось слышать молодому психиатру с блестящими способностями. Гэвинс верил — когда-нибудь он станет одним из Исследователей. Верил, и именно тогда Ад заинтересовался им. Среди тысяч выпускников медицины и психиатрии Манчестерского университета Гэвинса пригласил на аудиенцию человек, представившийся как протеже Инженера. Инженер был одной из главных фигур в Ордене, своего рода проводником для Избранных. На той памятной встрече Гэвинс и получил главный приз — Шкатулку, которая оплела все его существо тончайшей паутиной желания, страсти и страха. Сотни раз Гэвинс пытался открыть Врата в Рай, но неизменный Голос сладко нашёптывал на ухо, что его время ещё не пришло. Гэвинса это приводило в ярость, но он не осмеливался перечить Инженеру — иначе последствия могли быть катастрофическими.
И вот сегодня время пришло. Эти два вожделенных слова произнес Голос, эту вселяющую радость и надежду фразу заиграла песнь Шкатулки. Всё его существо безудержно радовалось и веселилось — его раскаленный мозг жаждал открытия Тайны, столько лет изводившей его, держащей на грани оргазма и опустошенности.
Голос просил его привести жертву Исследователям. Также он рассказал, как правильно принять у себя Орден Гэша, чтобы не разгневать столь почетных гостей. Уильям Гэвинс тщательно побрился и расчесал свои густые волосы, надел свежее белье. Слишком важные гости, чтобы плохо выглядеть. Комнату для приёма он оборудовал днём раньше — вымыл дочиста, не доверяя это дело своей жене Мэрте, соорудил маленький алтарь. Как и советовал Голос, Гэвинс возложил на алтарь десятки свежесрезанных роз, поставил вазочки со сладостями и миску с кровью. Кровью Мэрты. Он был уверен, что Мэрта простит его. Она никогда не понимала, зачем он держит в ломе Шкатулку, но она всегда гордилась им. Если он сможет открыть Врата в Рай сегодня, Мэрта будет гордиться им ещё сильнее. Ведь он так её любит. Но время не ждёт — Гэвинс поставил в середину комнаты маленький черный деревянный куб, зажег свечи по периметру комнаты и вышел из неё.
— Ники? — голос выдал охватившее его возбуждение.
… Мальчишка играл на рояле, когда он туда зашёл. Бетховен, Лунная Соната. Его пальцы скользили по клавишам рояля так невесомо, будто перед Гэвинсом сидел не двенадцатилетний слепой мальчик из приюта, а мифологический бог музыки. Ники играл будто чувствовал, что играет в последний раз, и в музыку вкладывал всего себя.
— Ты чудесно играешь, дитя, — сказал Гэвинс, улыбнувшись.
Пальцы Ники, будто испуганные бабочки, слетели с клавиш, и рояль издал утробный жалобный звук, будто молил не покидать его. Мальчик повернулся к нему -светлая челка упала на лицо, закрывая изуродованную верхнюю часть.
— Я не слышал, как Вы вошли, мистер Гэвинс, — едва улыбнулся Ники.
— Ты так увлёкся своей игрой. Но я знаю, чем тебя отвлечь. Пойдём со мной. Я покажу тебе новую игру, — Гэвинс постарался придать своему голосу отцовские нотки. Вышло фальшиво, неуклюже, как у киношного злодея.
— Какая игра? — недоверчиво спросил мальчик.
Страница
13 из 15
13 из 15
