Очищение

Коса её была растрепана, простёртые ко мне руки покрыты кровью и ожогами, глаза немо молили о помощи и призывали… Пламя колыхнулось, и я увидел, что лицо моей матери изменилось… Это была уже совсем другая женщина, но, странная вещь, я мог бы поклясться, что она мне совершенно чужая, но одновременно когда-то мне уже доводилось видеть эти черты… Неистовое пламя поглотило её бесследно, заполонило собою весь мир. Я поспешил заслониться руками от нестерпимого жара, хорошо зная, что спасения все равно нет… А душераздирающий детский плач продолжал терзать моё сознание…

Внезапное пробуждение подарило краткий миг облегчения… Которое, впрочем, в скором времени сменилось новым потрясением. Митька исчез. Я сердцем чуял что-то неладное, хотя и старался найти этому вполне разумное объяснение. Возможно, какое-то серьезное обстоятельство заставило его уйти, иначе мальчонка ни за что бы не посмел покинуть келью в одиночку. Я позвал его, но ответа не услышал. Мелькнула неблагодарная мысль, что Митька мог попросту сбежать, но это было очень глупо. Вещи его оставались на месте и опять же, он не рискнул бы пуститься в путь в одиночку… Или рискнул бы, учитывая его страх перед этим местом? Нет, такого быть не может!

Натянув сапоги, я встал и направился к двери, где и столкнулся с неожиданным препятствием. Дверь была заперта снаружи. Опешив, я поначалу замер на месте, но по мере того, как мною все больше завладевала тревога, я с силою атаковал дверь. Судя по всему, снаружи она была подпёрта обычным поперечным засовом, причём, весьма непрочным. Под моими неистовыми толчками дверь ходила ходуном. Пришлось собрать все свои немалые силы и как следует навалиться на массивную створу. Раздался сухой треск, и дверь наконец-таки распахнулась. У ног моих валялись обломки массивной, но сильно рассохшейся перекладины. Преграда эта была по сути смехотворна, но, тем не менее, тот, кто это сделал, имел целью запереть и задержать меня внутри… И этот кто-то забрал с собою мальчишку. Я почувствовал первые приливы клокочущего гнева.

Коридор, в котором я находился, был пуст, тих и тёмен, если не считать скупого света одинокой свечи, закреплённой на стене в отдаленной стороне покоев. Я позвал мальчика по имени, но лишь насмешливое гулкое эхо было мне ответом. Вокруг ни души. Я снял со стены свечу и, озаряя себе путь, двинулся вперёд, изредка касаясь рукою шершавой стены. Я продолжал звать Митьку, но всё же менее громче, чем раньше. Отголоски бесстрастного эха страшили меня. Весьма смутно я представлял куда следует идти и что предпринять; в сердце зарождалась паника. Вместе с тем закралась беспощадная уверенность, что с Митькой случилось что-то страшное, хотя слепое юношеское упрямство отрицало это.

Не на шутку встревоженный, я ускорил шаг, и сердце моё застучало подобно колоколу. Помню, как заглядывал во все кельи, что попадались по пути, но видел там лишь пустоту и темень, да затхлый дух, которым меня обдавало всякий раз. Куда же подевались все монахи, которым полагалось сейчас мирно спать в своих кельях? Они словно все разом исчезли, и никаких признаков людского присутствия здесь не ощущалось. В этом я убедился твёрдо, осмотрев последнюю брошенную келью. Сражённый отчаянием, я тяжело опустился на монашескую лежанку и застыл, словно бездушный истукан, озаряемый тонким пламенем свечи. И лишь пальцы мои судорожно стискивали найденное тут же на ложе деревянное распятье как последнее средство, могущее помочь в моей беде и наставить на правильный путь.

До меня не доносилось ни звука. Весь монастырь словно замер в ожидании чего-то… Звенящая тишина довлела над его вековыми стенами, отнимая всяческую надежду на прощение и спасение, стирая всякие иллюзии о радостной беспечности людского бытия. Казалось, я был единственным живым человеком в этой огромной каменной гробнице, в которой заживо похоронили себя шестнадцать человек. И Митька, и я вполне можем разделить их участь…

При мысли о том пальцы мои с ещё большей силою стиснули распятье, и только сейчас я почувствовал в этом прикосновении нечто странное. Я поднял свечу выше и осветил святой образ. Это было вполне традиционное изображение Христа, почти в локоть высотой, весьма умело вырезанное из дерева. Терновый венец, потеки крови, глубоко запавшие очи страдальца, разведённые в стороны тонкие руки, измождённое тело с выступающими ребрами, повязка на бедрах, сведённые будто в судороге ноги — всё как и полагается. Вот только невесть откуда взявшиеся глубокие одиночные отметины, через равное расстояние покрывали торс, бедра и голени Спасителя…

Какое-то мгновение я сидел, не шелохнувшись, не имея ни одной мысли. В оцепенении своём я не ощущал горячего воска, капавшего мне на руку. Запоздалое озарение заставило меня преисполниться ужасом и гадливостью. С невыразимым чувством ненавистного прикосновения я отбросил от себя распятье и вскочил на ноги.

В сей краткий миг я испытал удушье, страх, гнев и отвращение… Отвращение к этому мертвому месту и тем молчаливым людям-теням, что населяли его.