Очищение

Что-то потаённое, быть может, глас благоразумия, нашептывало нам, чтобы мы поворотили свои стопы назад, туда, где наши души смогли найти успокоение, ибо здесь его не чувствовалось нисколько… Возможно, из-за того, что это мы были пропитаны грехом, что принесли с собою в это уединенное благословенное место… А ведь мы были всего-навсего простыми беглецами, познавшими горечь утрат, без родни, без дома, алчущие милосердия и крова.

Но не всё было так безнадежно. Хватило одного на первый взгляд непримечательного обстоятельства, чтобы наполнить меня уверенностью, что скитания наши не прошли бесцельно. Вдоль монастырской стены пролегала узкая тропа, которая была ничем иным, как проезжим трактом, по которому свободно могла проехать запряженная повозка. Следы от колес, достаточно свежие следы, взрыхлившие утоптанную землю, виднелись у нас под ногами. Выходит, мы никак не могли быть здесь одни.

Мы стали искать вход в монастырь, но обнаружился он далеко не сразу. Узкие, ничтожно низкие по сравнению с высотой стены ворота располагались немного правее, там, где монолитная ограда плавно закруглялась. Обычная для такого строения надвратная башня отсутствовала, что наводило на мысли о старинной крепости. Рассохшиеся, растрескавшиеся створы, обитые проржавевшими до черноты полосами, выглядели, тем не менее, основательными и, по всей видимости, были крепко заперты. Что ж, оно и понятно, принимая во внимание беспокойное время, когда даже православные храмы подвергаются нещадному поруганию. Мы пробовали кричать, чтобы привлечь внимание обитателей монастыря, но воззвания наши остались без ответа. Лишь с ближайших крон деревьев поднялась стая птиц и унеслась куда-то на запад.

Тишина действовала на меня угнетающе. Неужели монастырь все-таки брошен и все наши чаяния бесплодны?

Близился вечер. Покуда я предавался таким скорбным мыслям, Митька не стал терять времени даром. Сбросив наземь поклажу, он, что твой кот, ловко взобрался на ворота и легко протиснулся в дугообразную щель в локоть шириной между сводом стены и створами, которую я сначала и вовсе не приметил. Смышлён же всё же этот парнишка… Возился он долго, но не бесполезно. До меня донесся резкий металлический скрежет, и правая створа, ощутимо провисшая на петлях, чуть подалась вперед. Мне пришлось помочь Митьке сдвинуть с места массивную половину и, несмотря на огромные проржавевшие петли, нам это удалось. Мой маленький спутник мельком обмолвился, что засов-де с внутренней стороны выглядел так, будто к нему не прикасались уже очень долгое время… Я не особо прислушивался к его словам. Когда мы ступили внутрь, я первым делом жадно осматривал внутренний дворик в поисках малейшего следа человеческого присутствия.

Внутри монастырь оказался весьма невелик. Пред нами высились две церкви. Одна из них была сложена из потемневших бревен, отчего казалась невероятно древней. Другая же, гораздо моложе возрастом, была воздвигнута из камня. Позади них располагались еще одни каменные палаты — судя по всему, настоятельские покои, рядом здание поменьше — братские кельи. По левую руку виднелось приземистое деревянное строение, в старости своей припавшее к самой ограде; как видно, оно носило подсобное назначение. По правую руку от нас высилась одинокая каменная звонница, бесплодную вершину которой мы уже успели лицезреть. У подножия её лежал, одним боком зарывшись в землю, примерно пятипудовый колокол. Свергнутый, навсегда онемевший, он одним своим видом навевал мысли о скорби и бренности. Кто знает, когда в последний раз ему доводилось оглашать окрестности чистым благовестом (10) …

Повсюду царило запустение, обычно неприемлемое для населённой святой обители. Двор был усыпан листьями, обломанными ветвями, занесенными ветром, а также стал полем для диких трав и бурьяна. Блёклая серость источенных стен не вызывала в душе ничего, кроме отчаяния.

К счастью, проворный Митька первым заметил постороннее присутствие. Я совершенно упустил этот момент, но мальчишка, простирая руку в нужном направлении, крикнул мне, что видел человека, выглядывавшего украдкой из-за угла деревянной хибары и исчезнувшего мгновение спустя. Мы поспешили туда и успели заметить монаха в черной длиннополой рясе, странной ковыляющей походкой спешащего к крыльцу бревенчатой церквушки. Я окликнул монаха, но призыв мой только придал ему прыти. Но, как оказалось, сил у него было немного. Мы без труда нагнали его. Подобно загнанному на охоте зайцу, монах почувствовал нашу близость и обернулся, явив нам страшно перепуганное лицо, от вида которого нас самих взяла оторопь.

Этот перепуганный инок (11) оказался примерно моих лет, но был страшно худ и измождён до крайности. Посеревшая кожа туго обтягивала кости черепа, скулы, заострившийся нос и челюсть; обескровленные губы были почти неразличимы. Он и вовсе походил бы на покойника, если бы не огромные, глубоко запавшие глаза, горящие, словно в лихорадке, непрестанно мечущиеся и избегающие встречного взгляда.