Добавить в моё избранное
49 мин, 8 сек 5248
Запылённая грязная ряса свободно болталась на тщедушном теле. Запутавшись в ее полах, часто дыша, бедняга повалился наземь возле самого крыльца. Мы хотели помочь ему встать на ноги, но монах в исступлении отбивался от нас худыми руками, похожими на птичьи лапы, и непрестанно верещал нечто неразборчивое тонким надтреснувшим голосом. Я как мог старался успокоить этого прислужника Божия, уверяя, что у нас не было намерения так его пугать, но тот и слушать ничего не хотел.
Мы и глазом не успели моргнуть, как оказались в окружении чёрных ряс, обступивших нас с трёх сторон. Числом монахов было не менее пятнадцати. В основном все были также молоды, измождены, с нездоровыми серыми лицами и огромными горящими глазами. Фигуры их источали дух воска, нечистого тела и пыли. Двое из них помогли своему брату подняться, в то время как прочие продолжали разглядывать нас с ног до головы, причём я опять уловил странную особенность избегать встречного взгляда. Братия стояла, не шелохнувшись, и хранила полное молчание. Слышалось только приглушённое шуршание чёрных одежд, колеблемых незримым ветерком. Я открыл было рот, чтобы заговорить с ними и объяснить всё как есть, но тут из нутра церкви показалась еще одна фигура, гораздо более внушительная, чем обступившие нас юнцы.
Вне всяких сомнений то был игумен (12) монастыря. Был он высок ростом, худ, но не так болезненно как его братия, а скорее всего по природному предрасположению. Помню его лицо: орлиное, истончённое, лишь самую малость тронутое серостью, в чём-то даже ласковое и располагающее; густая кустистая борода с тонкими нитями проседи придавала ему прямо-таки благодушный вид. Но глаза… Глаза были точь-в-точь такими же, как и у остальных монахов. Запавшие, бездонные угольки, тлеющие на дне бездонных колодцев, ведущих к самому естеству души. Вот только при виде сиих сокровенных недр становилось донельзя тревожно. Смотрел он всё же прямо, и я не мог отделаться от упорного сравнения со змеёю, заворожившей свою добычу. Грех так думать о служителях Господних, но от этого проникновенного взора, окружающего меня со всех сторон, мороз бежал по коже. Я не мог отделаться от ощущения, что игумен видит меня насквозь, все мои прегрешения, даже те, коих я еще не совершил.
Покуда я собирался с мыслями и подбирал слова, игумен заговорил сам. Голос его был одновременно чист, низок и, подобно женскому, странно мягок.
«Что привело вас сюда?» — вопросил он, переводя свой пронизывающий взор то на меня, то на моего маленького спутника. И, в конце концов, остановил его на мальчишке. Я почувствовал, как Митька почему-то вздрогнул, и вздох испуга сорвался с его уст. Я принялся рассказывать настоятелю о том, как мы очутились здесь, уверял его, что мы есть всего лишь мирные путники, не имеющие за душой ничего худого, и хотим лишь попросить приют на некоторое время да вызнать дорогу до нужного нам места. Всё это время игумен сверлил мальчика взглядом и будто не желал замечать ничего другого. Слышал ли он меня? Напуганный его воистину змеиным взглядом, Митька, сам не смея отвести глаз, потихоньку отступал мне за спину, ища укрытия. Что уж тут скрывать, я и сам едва не дрожал в присутствии этого странного человека, избравшего своею жизненной стезёй служение Богу.
Выслушав мои речи, настоятель, наконец, соизволил молвить слово:
«… Живем мы тут уединенно, строго блюдя неприкосновенность благословенной обители нашей. Милостью Господа нашего и наущением Его отгородились мы от вселенского зла и геенны огненной, что разверзлась за стенами нашими. Но благость молитв наших и Божье покровительство не допустит, чтобы стены сии рухнули. Бойтесь гнева Владыки, о молодые странники, дерзнувшие вторгнуться в нашу обитель, ежели зло на уме держите, а ежели вы люди смиренные, то можете остаться, но не более, чем на день. На пищу рассчитывать вам нечего. Постимся мы. Братия к тому же дала обет молчания, посему не трудитесь вымолвить у них хотя бы слово. Да сохранит вас Господь.»
Сказавши так, игумен жестом повелел двум братьям сопроводить нас. Таким образом, он дал понять, что вступать в долгие разговоры не намерен. Преисполненный робостью, я, чуть ранее желавший задать настоятелю вопрос о том, не стучались ли им в двери намедни другие путники, семья с малым ребёнком на руках, но счёл разумным промолчать, не найдя в себе достаточно смелости. Сам же игумен удалился обратно в церковь. Нам ничего не оставалось делать, как подобрать свои пожитки и последовать за монахами в их жилища.
Мы и глазом не успели моргнуть, как оказались в окружении чёрных ряс, обступивших нас с трёх сторон. Числом монахов было не менее пятнадцати. В основном все были также молоды, измождены, с нездоровыми серыми лицами и огромными горящими глазами. Фигуры их источали дух воска, нечистого тела и пыли. Двое из них помогли своему брату подняться, в то время как прочие продолжали разглядывать нас с ног до головы, причём я опять уловил странную особенность избегать встречного взгляда. Братия стояла, не шелохнувшись, и хранила полное молчание. Слышалось только приглушённое шуршание чёрных одежд, колеблемых незримым ветерком. Я открыл было рот, чтобы заговорить с ними и объяснить всё как есть, но тут из нутра церкви показалась еще одна фигура, гораздо более внушительная, чем обступившие нас юнцы.
Вне всяких сомнений то был игумен (12) монастыря. Был он высок ростом, худ, но не так болезненно как его братия, а скорее всего по природному предрасположению. Помню его лицо: орлиное, истончённое, лишь самую малость тронутое серостью, в чём-то даже ласковое и располагающее; густая кустистая борода с тонкими нитями проседи придавала ему прямо-таки благодушный вид. Но глаза… Глаза были точь-в-точь такими же, как и у остальных монахов. Запавшие, бездонные угольки, тлеющие на дне бездонных колодцев, ведущих к самому естеству души. Вот только при виде сиих сокровенных недр становилось донельзя тревожно. Смотрел он всё же прямо, и я не мог отделаться от упорного сравнения со змеёю, заворожившей свою добычу. Грех так думать о служителях Господних, но от этого проникновенного взора, окружающего меня со всех сторон, мороз бежал по коже. Я не мог отделаться от ощущения, что игумен видит меня насквозь, все мои прегрешения, даже те, коих я еще не совершил.
Покуда я собирался с мыслями и подбирал слова, игумен заговорил сам. Голос его был одновременно чист, низок и, подобно женскому, странно мягок.
«Что привело вас сюда?» — вопросил он, переводя свой пронизывающий взор то на меня, то на моего маленького спутника. И, в конце концов, остановил его на мальчишке. Я почувствовал, как Митька почему-то вздрогнул, и вздох испуга сорвался с его уст. Я принялся рассказывать настоятелю о том, как мы очутились здесь, уверял его, что мы есть всего лишь мирные путники, не имеющие за душой ничего худого, и хотим лишь попросить приют на некоторое время да вызнать дорогу до нужного нам места. Всё это время игумен сверлил мальчика взглядом и будто не желал замечать ничего другого. Слышал ли он меня? Напуганный его воистину змеиным взглядом, Митька, сам не смея отвести глаз, потихоньку отступал мне за спину, ища укрытия. Что уж тут скрывать, я и сам едва не дрожал в присутствии этого странного человека, избравшего своею жизненной стезёй служение Богу.
Выслушав мои речи, настоятель, наконец, соизволил молвить слово:
«… Живем мы тут уединенно, строго блюдя неприкосновенность благословенной обители нашей. Милостью Господа нашего и наущением Его отгородились мы от вселенского зла и геенны огненной, что разверзлась за стенами нашими. Но благость молитв наших и Божье покровительство не допустит, чтобы стены сии рухнули. Бойтесь гнева Владыки, о молодые странники, дерзнувшие вторгнуться в нашу обитель, ежели зло на уме держите, а ежели вы люди смиренные, то можете остаться, но не более, чем на день. На пищу рассчитывать вам нечего. Постимся мы. Братия к тому же дала обет молчания, посему не трудитесь вымолвить у них хотя бы слово. Да сохранит вас Господь.»
Сказавши так, игумен жестом повелел двум братьям сопроводить нас. Таким образом, он дал понять, что вступать в долгие разговоры не намерен. Преисполненный робостью, я, чуть ранее желавший задать настоятелю вопрос о том, не стучались ли им в двери намедни другие путники, семья с малым ребёнком на руках, но счёл разумным промолчать, не найдя в себе достаточно смелости. Сам же игумен удалился обратно в церковь. Нам ничего не оставалось делать, как подобрать свои пожитки и последовать за монахами в их жилища.
Страница
7 из 14
7 из 14
