Добавить в моё избранное
45 мин, 3 сек 15219
Идемте в её мастерскую. Я вам такое покажу!
— Мастерскую?
— Ну, тут все равно много комнат. И если Саре надо где-то выместить безумие, то пусть это происходит в одном просторном загончике, а не по всей квартире. Резон?
— Резон… — стараясь не споткнуться и не заблудиться, подтвердил Игнатий.
Мастерская
В так называемой мастерской не пахло ни красками, ни глиной, ни стружкой. Только чистым безумием.
Здесь было самое светлое место во всём тёмном доме. Везде, где только можно, поставлены зажженные свечи: ароматические, гелиевые, парафиновые, церковные, масляные, фигурные… Они освещали каждую деталь искривленного творческого пространства. Лучше бы не освещали.
Кадки с экзотическим растениями. Цветущими. Когда-то. Засохшие лепестки вперемешку с прелыми широкими листьями и кусками сочных стеблей покрывали пол неплотным ковриком.
— Кому понадобилось кромсать растения? — застыла на пороге Света.
— Сарочке, кому же еще, — скорбно усмехнулась Лиза. — Она, когда про синие розы узнала, стала везде искать их следы. Её не смутило, что в этих зарослях нет и капли синего. Она всю ночь ощипывала мой тропический рай. Я её поймала только утром, когда вся работа была сделана.
Рама во всю стену. Вероятно, для зеркала. Пустая. Большой шкаф без одной дверцы.
— Полагаю, к зеркалам Ваша подруга тоже питает особые чувства. Предсказуемо, — Игнатий подошёл поближе и стал рассматривать уцелевшую дверцу.
— Мне пришлось вызывать рабочих. В этой раме было мое любимое зеркало. Его поцарапать-то надо постараться, а Сара… Я сижу, читаю, слышу из мастерской дикие вопли. Самая первая мысль была: неужели притащила кого-то из своей мажорной тусовки?! Врываюсь в комнату, готовлюсь дать всем разгон. А Сара там дубасит зеркало, прямо кулаками. Столько крови было…
Рассказ о больной подруге давался Лизе с большим трудом. Но порой всё вспомнить и выпалить как на духу — единственный способ совладать с собой. Аффекты всегда найдут выход в реальность. Вопрос только, в какой форме: словесной, двигательной, галлюцинаторной…
Игнатий сделал ещё несколько шагов. Что-то на стене привлекло его внимание. Раздался хруст. Под ногами валялись глиняные черепки.
— Вы на дрейдл наступили, — пояснила Лиза. — Соколова притащила с собой несколько десятков этих волчков, разрисованных еврейскими буквами. И раскручивала их каждый вечер. Не знаю, как у неё это получалось, но эти глиняные вентиляторы почти круглые сутки вращались. И вращались. И вращались. А сегодня я зашла, а они… сами… вдруг… все разом…
— И именно тогда Вы позвонили бабушке, — подсказала Света.
— Да. Я решила, что Сара меня заразила безумием.
Озёрская и Аннушкин переглянулись.
— А почему именно фрау Альтберг?
— Вариантов было немного. Мама сейчас где-то в Восточной Сибири. Вне зоны доступа. Новый объект, что-то вроде сети перевалочных пунктов посреди снежной пустыни. И череда смертей на стройке, как я поняла.
— Вы говорите об этом довольно спокойно, — заметил Игнатий, хотя Лиза обо всём остальном тоже старалась говорить сдержанно и отстраненно.
— Да последнее время на маминых стройках одна сплошная чертовщина, — отмахнулась девушка. — Меня пугает не потусторонняя хрень, а обычное больничное безумие. Не хочу, как бабушка попасть в психушку.
— Я бы не волновалась по поводу Розы Соломоновны. Она абсолютно здорова, просто решила сменить обстановку, — не совсем уверенно возразила Озёрская.
Альтберг содержалась в одной проверенной московской клинике, под присмотром Ерванда Оганезовича. Но никаких процедур, лекарств, диагностики, ограничений… Словно пожилая фрау и вправду решила отдохнуть от мирской суеты таким странным образом.
Кто знает? Возможно, стены психиатрической лечебницы защищают от безумия ничуть не хуже, чем врата церкви от зла. Если, конечно, зло и безумие грозят извне, а не плещутся в нас самих.
И, похоже, клан Ерофеевых был своего рода сосудом коллективного страха, зеркальной камерой, резонатором, калейдо…
— А это тоже Сара сделала? — голос Игнатия за шкирку вытащил Озёрскую из омута вялых размышлений.
— Вы еще спрашиваете!
Дальний угол, превращенный в кукольный храм. Не так. В храм кукол. Не так. В храм для кукол. Антикварные хандверкмольды, шрайеры, фингергуты, клинги, симоны и арманд-марсели застыли в благоговении перед старым облезлым плюшевым мишкой. Их выпученные глазища фанатично сверкали, оспаривая монополию свечей на рынок сбыта фотонов.
Три круга опоясывают хмурого идола, которого самого пора отнести на поклон в ближайшую мастерскую — чтобы вата не рвалась так вульгарно на волю.
Дальний круг насчитывал ровно шестнадцать кукол, молитвенно сложивших фаянсовые ладошки. В центре хоровода стоял столик средних размеров, который был почти не виден из-за пышных нарядов его обитательниц.
— Мастерскую?
— Ну, тут все равно много комнат. И если Саре надо где-то выместить безумие, то пусть это происходит в одном просторном загончике, а не по всей квартире. Резон?
— Резон… — стараясь не споткнуться и не заблудиться, подтвердил Игнатий.
Мастерская
В так называемой мастерской не пахло ни красками, ни глиной, ни стружкой. Только чистым безумием.
Здесь было самое светлое место во всём тёмном доме. Везде, где только можно, поставлены зажженные свечи: ароматические, гелиевые, парафиновые, церковные, масляные, фигурные… Они освещали каждую деталь искривленного творческого пространства. Лучше бы не освещали.
Кадки с экзотическим растениями. Цветущими. Когда-то. Засохшие лепестки вперемешку с прелыми широкими листьями и кусками сочных стеблей покрывали пол неплотным ковриком.
— Кому понадобилось кромсать растения? — застыла на пороге Света.
— Сарочке, кому же еще, — скорбно усмехнулась Лиза. — Она, когда про синие розы узнала, стала везде искать их следы. Её не смутило, что в этих зарослях нет и капли синего. Она всю ночь ощипывала мой тропический рай. Я её поймала только утром, когда вся работа была сделана.
Рама во всю стену. Вероятно, для зеркала. Пустая. Большой шкаф без одной дверцы.
— Полагаю, к зеркалам Ваша подруга тоже питает особые чувства. Предсказуемо, — Игнатий подошёл поближе и стал рассматривать уцелевшую дверцу.
— Мне пришлось вызывать рабочих. В этой раме было мое любимое зеркало. Его поцарапать-то надо постараться, а Сара… Я сижу, читаю, слышу из мастерской дикие вопли. Самая первая мысль была: неужели притащила кого-то из своей мажорной тусовки?! Врываюсь в комнату, готовлюсь дать всем разгон. А Сара там дубасит зеркало, прямо кулаками. Столько крови было…
Рассказ о больной подруге давался Лизе с большим трудом. Но порой всё вспомнить и выпалить как на духу — единственный способ совладать с собой. Аффекты всегда найдут выход в реальность. Вопрос только, в какой форме: словесной, двигательной, галлюцинаторной…
Игнатий сделал ещё несколько шагов. Что-то на стене привлекло его внимание. Раздался хруст. Под ногами валялись глиняные черепки.
— Вы на дрейдл наступили, — пояснила Лиза. — Соколова притащила с собой несколько десятков этих волчков, разрисованных еврейскими буквами. И раскручивала их каждый вечер. Не знаю, как у неё это получалось, но эти глиняные вентиляторы почти круглые сутки вращались. И вращались. И вращались. А сегодня я зашла, а они… сами… вдруг… все разом…
— И именно тогда Вы позвонили бабушке, — подсказала Света.
— Да. Я решила, что Сара меня заразила безумием.
Озёрская и Аннушкин переглянулись.
— А почему именно фрау Альтберг?
— Вариантов было немного. Мама сейчас где-то в Восточной Сибири. Вне зоны доступа. Новый объект, что-то вроде сети перевалочных пунктов посреди снежной пустыни. И череда смертей на стройке, как я поняла.
— Вы говорите об этом довольно спокойно, — заметил Игнатий, хотя Лиза обо всём остальном тоже старалась говорить сдержанно и отстраненно.
— Да последнее время на маминых стройках одна сплошная чертовщина, — отмахнулась девушка. — Меня пугает не потусторонняя хрень, а обычное больничное безумие. Не хочу, как бабушка попасть в психушку.
— Я бы не волновалась по поводу Розы Соломоновны. Она абсолютно здорова, просто решила сменить обстановку, — не совсем уверенно возразила Озёрская.
Альтберг содержалась в одной проверенной московской клинике, под присмотром Ерванда Оганезовича. Но никаких процедур, лекарств, диагностики, ограничений… Словно пожилая фрау и вправду решила отдохнуть от мирской суеты таким странным образом.
Кто знает? Возможно, стены психиатрической лечебницы защищают от безумия ничуть не хуже, чем врата церкви от зла. Если, конечно, зло и безумие грозят извне, а не плещутся в нас самих.
И, похоже, клан Ерофеевых был своего рода сосудом коллективного страха, зеркальной камерой, резонатором, калейдо…
— А это тоже Сара сделала? — голос Игнатия за шкирку вытащил Озёрскую из омута вялых размышлений.
— Вы еще спрашиваете!
Дальний угол, превращенный в кукольный храм. Не так. В храм кукол. Не так. В храм для кукол. Антикварные хандверкмольды, шрайеры, фингергуты, клинги, симоны и арманд-марсели застыли в благоговении перед старым облезлым плюшевым мишкой. Их выпученные глазища фанатично сверкали, оспаривая монополию свечей на рынок сбыта фотонов.
Три круга опоясывают хмурого идола, которого самого пора отнести на поклон в ближайшую мастерскую — чтобы вата не рвалась так вульгарно на волю.
Дальний круг насчитывал ровно шестнадцать кукол, молитвенно сложивших фаянсовые ладошки. В центре хоровода стоял столик средних размеров, который был почти не виден из-за пышных нарядов его обитательниц.
Страница
5 из 14
5 из 14
